«Что ты делаешь?» — спросила она.

«У Ленина выключили свет»,— совершено искренне ответил он.

«Нельзя так рисовать!» — сухо ответила мама и куда-то унесла исчерканный лист календаря.

Так он впервые столкнулся с какой-то недоговоренностью. Непонятной, грубой. В другой раз, через несколько лет, уже в школе, учительница упорно игнорировала его, когда он, дополняя ответ о самых больших странах, назвал Китай. Он не знал, что СССР не дружил с социалистическим Китаем настолько, что даже упоминание о нём в начальной школе не приветствовалось. Так, постепенно, капля за каплей стачивалась его вера в праведность советской власти.

Уже в институте, копаясь в научной библиотеке или государственном архиве, во время многочисленных экспедиций и редких туристических поездок, он с удивлением для себя открывал, что многие капиталисты заботились о рабочих, строили для них уютные дома, отправляли их на лечение в санатории, что в деревнях были бесплатные школы, а многие крестьяне при желании могли позволить себе содержать добротное хозяйство. Кто-то основывал фабрику, развивал промышленность. Кто-то торговал, кто-то развивал сельское хозяйство. Это не вписывалось в ту картину, что сформировалась из рассказов преподавателей в школе и в институте, особенно на занятиях по научному коммунизму.

Своими сомнениями он ни с кем не делился. Слишком хорошо врезалось в память испуганное лицо мамы, увидевшей закрашенного им Ленина. Когда его завербовал КГБ, он уже не верил советской власти, но отказываться от предложения не стал. Речь шла о невероятной возможности переместиться во времени. Это был его шанс повлиять на ход истории, не допустить коммунистической катастрофы ХХ века.

Максим сидел в кабинете начальника участковых. На том же самом стуле, на котором сто раз сиживал во время планерок. Пока еще был участковым. Он буквально своим задом ощущал ту катастрофическую ситуацию, в которой совершенно неожиданно оказался. Тканевая обивка стула медленно впитывала влагу с его непросохших от ночного купания джинсов.

Весь отдел внутренних дел занимался его персоной. Из угла в угол носилась сплетня о его появлении и страшное многозначительное слово «шиза». Но даже несмотря на это, он уже никому не был интересен. Как списанный хлам. Осталось выполнить кое-какие формальности и отправить его на свалку. Максим поймал себя на мысли о том, что как бы он не старался, похоже, стать своим в этом отделе у него так и не получилось.

Мухин сидел за своим столом и молча глядел на бывшего подчиненного. В нем боролись наказ начальника оберегать душевное равновесие Минина и острая потребность задать ему хорошую взбучку. Нужно было, чтобы Максим спокойно подписал все документы, необходимые для того, чтобы зафиксировать его выход из статуса пропавших без вести и заодно участковых уполномоченных полиции Лучского ОВД. Но желание высказать молодому наглецу всё, что он о нем думает, свербило не хуже чем в тот раз, когда в кругу руководителей отдела речь зашла о первом дне открытого охотничьего сезона, а его добыча была гораздо существеннее, чем у начальника отдела. В тот раз Мухин промолчал, но сейчас держаться было сложнее. Слишком уж много накипело. И бессонная неделя, несправедливо влепленный выговор, и претензии благоверной по поводу снижения качества выполнения супружеских обязанностей, и поломка автомобиля, да и вообще…

—Ты куда медальоны дел?— спросил сурово Мухин.

—Ну…,— начал было оправдываться Максим, нащупывая в кармане медальон, найденный в лесу.

—Ладно, неважно,— внезапно переменил тему начальник участковых,— мы всё равно эти твои глупые следственные действия из материалов выкинули! А телефон на нужды отдела пошел…

—Как же…

—Чтобы меньше вопросов было! Ну, ты и устроил, тихоня, мля!

—Я хотел, как лучше, чтобы все версии проверить.

—Да я не про это. Ты хоть понимаешь, как ты нас всех подставил?

—Извините,— пробурчал Максим, не придумав лучшего ответа.

—Извините,— передразнил его Мухин,— знаешь, сколько я натерпелся! Мы тут целую неделю все на ушах стояли, тебя искали! Плюс еще неделю проверки шерстили. Прокурорская и из Управления! У меня теперь по твоей милости никаких премий еще полгода не будет!

—Виноват,— скорбно пробормотал Минин, который за два года службы за образцовое выполнение возложенных на него обязанностей, получил одну только почетную грамоту. На день полиции в прошлом году. В тот день вместе с Мининым были награждены практически все сотрудники отдела.

—Конечно, виноват,— продолжил экзекуцию Мухин, который, видя подавленное состояние Максима, немного смягчился и решил изменить вектор линчевания,— родителей твоих пришлось оповещать, что ты, видите ли, без вести пропал! Ты хоть знаешь, каково это? Все равно, что о твоей смерти сообщать! Мать — сразу в слезы! Ты бы хоть подумал о них! Они, небось, до сих пор не знают, где ты? Мать только вчера мне звонила, спрашивала, нет ли известий!

—Я ей сейчас позвоню,— упавшим голосом сказал Максим, осознав, что родители, наверняка, места себе не находят.

—Позвонит он,— снова передразнил Максима Мухин,— а нам почему не позвонил? Ты же не всё время в ауте был? Так ведь? Мог бы ради приличия звякнуть. Мы бы что-нибудь придумали, прикрыли бы тебя, из штопора бы вывели. И не такие тяжелые случаи у нас были! Знаешь, сколько у нас в отделе раньше запойных было? Но ничего, как-то ведь решали вопрос…

—Не подумал как-то…,— Максим решил не оспаривать версию о том, что он, молодой непьющий человек из интеллигентной семьи, не потребляющий спиртное, вдруг ни с того ни с сего ушел в двухмесячный запой. Похоже, эта версия не просто стала дежурной, но еще и единственной, и весь отдел, несмотря на имеющиеся противоречия, склонялся именно к ней.

—Не подумал… А все потому, Максим, что ты в коллектив наш до конца не влился. Всё в стороне был. Поэтому и не доверяешь никому! Ты ведь был отличным участковым! Хорошим! Неплохим, в общем участковым ты был!

Максим на это ничего не ответил, предпочитая рефлексировать по поводу своего внезапного увольнения. Он уже принял то обстоятельство, что на два месяца провалился во времени, и его увольнение было неминуемым. Он ведь фактически беспричинно прогулял эти два месяца. Точнее причина, конечно, была, но уважительной ее назвать было никак нельзя. Более того, лучше о ней вообще не упоминать. Так что факт остается фактом. Прогул. И с этим ничего поделать уже нельзя. А, учитывая невозможность хоть как-то повлиять на непреодолимую силу природы, вытворившую такое, корить себя в происшедшем не имеет никакого смысла. А раз нет вины, значит, нет и наказания! Основа современного уголовного права. С этой мыслью Максим отмел идею самобичевания по поводу потери работы, как несостоятельную. Теперь предстояло эту ситуацию оценить с практической точки зрения.

—Да ты не переживай, ты еще молодой,— продолжил беседу Мухин, полностью изменив ее вектор, что безусловно характеризовало его, как доброго человека, коим он и был, чем постоянно пользовались его подчиненные,— может быть, через пару лет получится обратно устроиться. Кадровая ситуация тяжелая, сам знаешь!