– Ах! Да! Пища телесная. Она так важна, – засуетился отец Александр, перекладывая несколько тяжелых книг с одной полки на другую.

* * *

В ожидании не первой необходимости – пищи телесной, отец Александр вывел того, кем он сейчас опекался, на смотровую площадку лавры святого Афанасия. Отсюда, с огромной высоты, была прекрасно видна не только обширная гладь моря, но и земля за ее пределами:

– Теперь смотри, наслаждайся красотой природы. Все это создано Богом, чтобы уравновесить мятежный дух человека, успокоить бушующие в нем страсти. Вызвать восторг перед деяниями Всевышнего, и дать человеку возможность сравнить себя с великолепием природных форм. А потом ощутить в себе благодарность Господу, и в тиши несравненной природы молиться, и тем самым приобретать добродетели. А они, как известно, делятся на деятельные и созерцательные. Истинное блаженство дают лишь последние. Но чтобы достигнуть их, необходимо отделить душу от тела. Богатство, сила, здоровье, красота – блага лишь временные и преходящие. Истинное благо – вера в Господа. И нет другого блаженства, кроме созерцания Бога. Чтобы подготовиться к этому созерцанию, необходимо упражнять не только ум, но также волю и любовь к Господу.

Где, как не на этой святой земле можно добиться совершенства в этом? Смотри, сколько монастырей устроено. Они стоят на ста двадцати трех опасных уступах горы. И я еще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из монахов или их гостей пострадал на этих склонах, выступах и дорожках. Всех их оберегает Господь. Как и тех, кто монашествует в пещерах, в хижинах на лесистых склонах, или просто под открытым небом.

Слушал ли Гудо ласковые слова святого отца? Слушал и не слышал. Его взор был направлен туда, где за широкой полосой голубого моря чуть поднималась синяя земля. Это острова, а за ними острая сабля полуострова Галлиполя. Хорошо известного, и печально известного для Гудо. И все же… Вдоль берега, по уже пройденному пути вместе с жестоко казнимым верным другом Никосом, и через день можно войти в ворота Константинополя.

О, Господи! Как много дел у несчастного Гудо в столице Византийской империи! Только подумать, и голова начинает болеть. Как отыскать маленького Андреаса? Как совершить справедливое в отношении проклятого византийца отправившего на костер большое сердце Никоса? Как отыскать след ненавистного герцога Джованни Санудо, и как вырвать из его когтей милую Аделу?

Это все там, за морем. А там… Нет, за скалами не видно тех гор, за которыми Гудо оставил свою маленькую Грету. Маленькую…

Гудо улыбнулся. Его маленькая Грета уже в возрасте невесты. И была бы невестой. И не просто невестой, а суженной знатного рыцаря по имени Рени Мунтанери, одного из первых баронов Афинского герцогства. Так уж случилось. Вбил себе в голову этот рыцарь, что любит девушку и желает жениться на ней. Только так и не добился от нее согласия. Тихо вздыхает милая Грета, а то и глаза влажные. И ничего не может рассказать дорогому ее сердцу благородному рыцарю. Только и просит отыскать герцога наксосского и ее дорогую мать. За ними и отправился Рени Мунтанери в Константинополь за неделю до прибытия Гудо в афинский замок баронов Мунтанери. А еще твердо обещал, что будет просить руки Греты у герцога наксосского. На это Грета опять тихо вздохнула и ничего не сказала.

С этим Гудо как-то уладит. Вот только нужно терпение, которое освободит его от монашеского «гостеприимства» и вернет Гудо его дочь. Только терпение и время.

Терпения у Гудо с избытком. Им с неограниченной щедростью наделил своего ученика мэтр Гальчини. А вот времени…

Гудо скрипнул зубами и с удивлением посмотрел, как побледнел отец Александр.

Хотя какое тут удивление. Достаточно было первой улыбки Гудо, всегда заставлявшей нормальных людей отворачиваться. А тут еще скрежет зубов, при соответствующем выражении ужасного обличия.

Славный человек этот отец Александр. Выйдя на божий свет из «сокровищницы», Гудо первым делом оглядел с ног до головы своего соузника по монастырской темнице. Вытертая и во многих местах зашитая черная ряса, тапочки из старой веревки, большой деревянный крест на груди, веревочный пояс и старый клобук[128]. Единственной ценной вещью, которая сразу же приковывала взгляд, были алые коралловые четки – огромные капли крови, свисающие с пояса святого отца. А еще лицо – необычайной белизны, для этих солнечных мест, без единой морщинки, оспинки или шрама. Лицо юноши. Вот только бы сбрить длиннющую бороду цвета вороньего крыла и длинные локоны того же цвета без единой седой волосинки, и получится самый желанный жених даже для принцессы. А еще глаза. Огромные голубые глаза. Заглянешь в них и удивишься – бездонны и холодны, как колодец. И вместе с тем, как тот же колодец, готовы утолить жажду страстей человеческих мудростью ответа, и окропить душевные раны добротой и состраданием. А еще странно припухлые губы. Еще большая редкость для этих мест, чем естественная белизна кожи.

Всмотревшись в это лицо, Гудо едва не улыбнулся. Но тогда сдержался.

А сейчас, на смотровой площадке, не сдержался, и еще удивился тому, что белая кожа святого отца стала еще бледнее. Гудо неловко прокашлялся и отвернулся к буйству зелени горных лесов.

Долгое молчание к счастью было прервано приглашением в трапезную. Отец Александр тут же оживился:

– Я побуду с тобой. Надеюсь, не помешаю твоему обеду.

– А разве ты со мной не отобедаешь? – поднял брови Гудо.

– Да я бы с радостью. Но я должен вкушать пищу только с братьями монахами и в отведенное время. А для тебя три дня, как и для всякого паломника или гостя прибывшего на святую землю, будут бесплатно накрывать обеденный стол. Так принято во всех монастырях Святого Афона.

– Так значит, я гость? И я смогу продолжить свой путь? – расправил могучие плечи Гудо.

– Все эти три последующих дня ты – гость Святого Афона, – кивнул головой отец Александр и почему-то опустил глаза к каменным плитам смотровой площадки.

* * *

В малой трапезной, устроенной позади большого трапезного зала, все стены и даже потолок были расписаны фресками на темы, взятые из Библии и Евангелия. Только местами эти прекрасные настенные картины были опалены, соскоблены, а то и вовсе проступали обнаженные кирпичи. Массивные, почерневшие от времени, дубовые столы, чередовались с более светлыми и несколько шаткими столами из местной сосны. Напрочь отсутствовали привычные для монастырских трапезных семирожковые бронзовые масленые светильники. Их роль выполняли малые факелы, устроенные на деревянных колесах, поднятые на цепях над столами. Вместо широких лавок приходилось сидеть на узких досках, установленных на низких козлах.