«Дорогая Саша, сегодня у нас выпал первый снег. Но тут же начал таять, потому что погода совсем не зимняя, как это бывает в Женеве в декабре.

Мой газон слегка припорошило, но зеленая трава все равно местами проглядывает, и, кажется, завтра под лучами солнца опять все зазеленеет. Я сегодня ходил в соседний парк погулять, он у нас очень красивый. Мне хотелось бы показать Вам и этот парк, и наш прекрасный город, и Женевское озеро, посреди которого на огромную высоту поднимается фонтан. Я очень люблю Женеву, я здесь родился. Но Родина моих родителей — Россия. Значит, это и моя Родина. Я обязательно приеду в Москву повидаться с Вами. Мне так много хочется Вам рассказать. Посылаю Вам 1000 долларов, чтобы Вы могли купить подарки себе и семье к Рождеству. В университете сейчас начнется горячая пора — у моих студентов экзамены. Желаю Вам счастья». Юра прочитал письмо и радостно потер руки. Наверное, к Рождеству не один Иван Рудольфович так расщедрится. Сейчас деньги повалят, как подарки из мешка Деда Мороза.

— Саша, девочка моя, выгляни в окошко, дам тебе горошку! — шутливо зачастил Юра в трубку, услышав голос девушки.

— В какой валюте? — живо откликнулась Саша.

— А говорила — совесть не позволяет, деньги незаслуженные… Какая ты у нас циничная!

— Но они ведь пришли, не отказываться же.

— Завтра придут. Так что включай в свой ежедневник это мероприятие, можешь написать коротко: четырнадцать ноль-ноль — бабки.

— Юр, а что-то прежние ни фига не шлют, обанкротились, что ли?

— А прежние уже тю-тю.

— Как это — тю-тю? А ну объясни мне скорее, куда ты их подевал?

— Саш, я для конспирации после получения денег выбрасываю наших корреспондентов в корзину.

— Да ты что? Зачем? Они же могут еще больше прислать!

— Нет, дорогая. Помнишь, что говорят умные люди? Жадность фраера сгубила. Нельзя долго тянуть за нос, там тоже не дураки. Надо следы заметать, чтобы жить спокойнее. Да ты не волнуйся, новые тоже присылают. Правда, завтра от старого пойдем получать. Он мне что-то понравился, я его еще не выбросил. Такие письма интересные пишет, романтические. Перебросить тебе? Почитаешь на ночь, всплакнешь… Девушки любят романтические строки.

— Девушки любят и романтические отношения.

— А ты откуда знаешь? Ты у нас особа прагматическая, чтобы не сказать корыстная.

— Юрка, я же тебе не все рассказываю. У меня была романтическая история. До сих пор сердце ноет. Знаешь, как у раненого. Он с пулей живет и до поры до времени не чувствует ее. Но иногда она дает о себе знать. Болит тогда рана.

— Ой, расскажи, все равно скоро уедешь, а я слово даю: никто не узнает.

— Года три назад влюбилась я. Первый раз в жизни. Представляешь, в русского. Юр, я не знала, что так бывает. Если бы он был красавец, выдающийся чем-то. А так — обыкновенный мужик. Глаза голубые, но небольшие, лицо мужественное, но морщин много. Нос большой, картофелиной. Сам невысокий, крепенький такой. Походка у него классная, так твердо шагает, уверенно, как военный. Оказалось, действительно офицер в отставке. Полковник.

— И где ты его такого нашла? Не слыхал я, чтобы тебе военные нравились.

— На одной конференции. О теме говорить не буду, это тебе неинтересно. Я там переводчицей подрабатывала. А он рядом сидел, записывал доклады на магнитофон. Поглядывали друг на друга, слово за слово, от него такая мощная энергетика шла, я сразу попала в его поле. Это он мне потом сказал, что есть люди его поля, а есть не его. Так я — человек его поля. Потом случайно рядом в буфете оказались. Потом пошли по магазинам его жене искать электрощипцы для завивки. По городу гуляли, он как глянет на меня — сердце аж заходится. Юр, со мной такого не было никогда. Он случайно плечом прикоснется — меня током бьет. Это его поле вообще какое-то электрическое было. У меня волосы дыбом вставали, правда. Разговариваем обо всякой чепухе, он тоже волнуется, я же вижу, а я и вовсе готова то смеяться, то плакать. Как подумаю, что завтра конференция закончится и, может, я его навсегда потеряю, так плакать хочется. А как посмотрю в его глаза — рот до ушей от счастья. А я еще на каблучищах, как всегда, выше его сантиметров на пять, и вдруг говорю ему такую глупость: «Давай пойдем в мастерскую, каблуки подпилим». А он: «Зачем?» — «Не хочу быть выше тебя». А он: «Так ведь красиво! Ты самая красивая из всех женщин!» И хвать меня за руку, в какой-то подъезд завел, как стали целоваться, меня еще никто так не целовал. После этого можно спокойно умереть, что такое счастье — я уже знаю.

— А дальше что? Какая красивая история.

— Дальше нашли все-таки его жене электрощипцы. Я ему и говорю: «Я хочу за тебя замуж». А он мне: «Ты знаешь, я ведь совсем недавно женился. Так не хотел, ужас как не хотел, но она ждала ребенка. А ей врачи говорили, что у нее никогда не будет детей. Ну как я мог ее бросить? Она такая счастливая была. Я же из-за нее от жены ушел. То есть она меня выгнала, когда узнала, что я общаюсь с ее подругой. А дочке сейчас всего полтора года. И у той жены сын, всего шесть лет парню. Меня теперь к нему не пускают. И в прежних браках у меня по ребенку. Зачем я тебе такой — с таким багажом и прошлым?» Он, оказывается, в четвертый раз женат, и детей у него четверо. Я ему говорю: «Давай мы всех твоих детей соберем и поженимся, будем их растить». А сама реву, как полоумная. Поняла уже, что навсегда его потеряю. А он меня прижал к себе, голову сжал ладонями, я даже лица его не видела. Стояли так с час, наверное. Люди в подъезд заходят, выходят, а нам все нипочем.

— Да, какая-то очень трагическая история любви. Даже не ожидал от тебя таких чувств.

— А они, может, тогда во мне и выгорели. Такое, наверное, бывает раз в жизни. Но это был еще не конец. На следующий день мы расстались, а через два дня он ко мне приехал, представляешь — из Риги. Говорит, я не могу ни минуты не думать о тебе. Мы всю ночь не спали, говорили, любили, опять говорили. Утром он улетел. Через неделю опять приехал. Какую-то командировку себе организовал на три дня. Опять ночи напролет говорили. Потом днем ни он, ни я толком ничего не соображали, как больные бродили. Он по своим делам, я на работу. Я ему стихи писала. Штук шесть написала, такие драматические, с надрывом. Так и стал ездить. Хоть на одну ночь, лишь бы увидеть меня. Я только этим и жила. А как-то он приехал и сказал, что надо срочно куда-то позвонить. Потом говорит, что на соседней улице какая-то женщина живет, знакомая его, у нее два сына, ей сейчас очень плохо, и она просит, чтобы он к ней зашел. Я говорю: «Зачем?!» А он мне: «Ну ей же плохо, она очень несчастная, я сейчас, я скоро вернусь». Пришел утром. Виноватый такой. «Прости, — говорит, — она такая несчастная, ее нужно было утешить, а то она готова была руки на себя наложить. Я бы себе никогда этого не простил». В общем, он ее утешал, трахал всю ночь. Как меня. Юра, скажи мне, это нормально? Он же меня любил. Я это точно знала. Я его глаза видела, счастливые, он, когда меня обнимал, замирал, как будто с жизнью прощался. И другую трахает, жалко ему ее. Так всех трахай, кого жалко, несчастных полстраны. Да он так и делал, я уверена. А меня любил. Я его главная любовь. За что ему большое спасибо.