У соседнего лотка завязывается обсуждение последних новостей недели, говорят о результатах выборов в США, затем, как обычно, разговор переходит на аргентинских лидеров. Но политика не интересует Рикардо. Пожав плечами и посерьезнев, он мне говорит напоследок: «Есть всего лишь два типа людей: морские души и все остальные». И все мне становится понятно теперь, и знаю, как отвечать на вопросы удивленных друзей из разных стран, которые меня спрашивают, почему я исчезла в никуда и забралась на край земли одна. Мне все объяснил старый морской волк, в глазах которого навсегда отразился океан: по его теории, я – не из остальных.

Так тянулись безмятежные дни в Марделе, как будто в замедленной съемке, где обозначен каждый момент и наполнен солнцем, морем и теплом никуда не спешащих людей, пока мне не повстречался Джузеппе, и жизнь вдруг стала похожа на совсем другое кино.

Монашки купались в море в длинных юбках, облепивших их на удивление – кто бы мог предположить – стройные бедра. Сбежав со службы в своих серых шарфах, повязанных поверх белых платков, они плескались в океане, играя с пенными волнами точно так же, как девицы в стрингах и треугольничках купальных бюстгальтеров. Все это пестрое разнолюдье пляжа – дети, собаки, толстые матроны с термосами горячей воды для мате, стройные атлеты-спасатели, моделеобразные современные Венеры и католические монахини – сосуществовало в Счастливом городе в своей особой абсурдной гармонии.

Я смотрела на пляжных обитателей с завистью человека, которого отвлекают от такого естественного на побережье занятия, как дольче фар ньенто, – знаменитое итальянское определение ничегонеделанию. Вместо купальника и вьетнамок на мне были умеренно строгое платье и босоножки на каблуках. Проведение драгоценных пляжных часов за работой или отсиживанием в очередях различных бюрократических учреждений должно зачитываться в карму и искупать многие грехи, утешала себя я.

Когда я пришла по указанному адресу в офис агентства недвижимости, дверь оказалась закрытой, а табличка на ней оповещала, что все ушли на обед, который продлится два часа. Догадаться, где происходит этот обед, было несложно, но раз уж я была не по-пляжному одета, пришлось побродить по немногим открытым в обеденное время магазинчикам и затем усесться в тени роскошной акации пить кофе с воздушно-легкой сдобой, тем не менее обладающей столь же немереным количеством калорий, как и обычные булки. Моя сила воли, не очень-то закаленная и в обычных условиях, в летнем курортном городе таяла, как мороженое, что я обычно покупала и не успевала съедать до того, как оно начинало стекать липкими струйками по пальцам, на платье и в итоге на тротуар, раскаленный летним солнцем.

Мраморный столик бистро, за который я уселась, обслуживала немолодая аргентинка; она так вкусно мне рассказала про все достопримечательности ланч-меню, что захотелось всего сразу. Но я ограничилась капучино с амаретто и нежнейшим лимонным пирогом с безе и попросила ее принести мне газету.

Новости дня были не такими сладкими, как мой шикарный десерт, заменивший обед. На первой полосе было лицо президента со свежим силиконом в губах и наращенными волосами в стиле прически выпускницы средней школы. Г-жа Кирчнер боролась с хищными и зловредными хэджевыми фондами, которые она называла «коршунами и ростовщиками» и которые почему-то настаивали, чтобы Аргентина все же вернула долг в сто тысяч миллионов долларов. Президент возмущалась этой несправедливостью, обосновывая свое возмущение тем, что лично она ни у кого в долг не брала и что за предыдущее правительство расплачиваться не намерена. С позиций этой железной логики, горячо поддерживаемой в стране, где получить одолженные взаймы друзьям или родственникам деньги нередко становится проектом всей оставшейся жизни, Кристина давала пресс-конференцию журналистам, жалуясь на жадность американских кредиторов, мировой империализм, засилье корпораций в политике и прочие бедствия современного мира.

Накануне вечером по всем каналам показывали митинг «в поддержку президента». Кристина взывала к скандирующей толпе, привезенной на специальных автобусах, и изображала жертву несправедливости. Смуглые люди, в свою очередь, изображали преданность, восторг и поддержку на протяжении всей длинной речи президента, прерывая ее время от времени распеванием куплетов наподобие частушек:

Закончила свою речь госпожа президент драматичным, но уже не новым предупреждением о том, что «на севере» замышляли недоброе. Как и в предыдущих выступлениях, «севером» в ее туманном намеке была отнюдь не провинция Сальта, что граничила с Боливией, и не сама Боливия, а страна широтой намного выше. И хотя там, в далеких Штатах, мало кто слышал о современной Жанне Д’Арк, борющейся с их кредиторами, деньги свои американцы все же хотели получить, что они и объяснили уполномоченным президента, приехавшим на переговоры. В воздухе висело, а в прессе читалось слово «дефолт», хорошо знакомое аргентинцам с 2001 года.

Кофе допит, мне пора было идти. По моему кивку подошла официантка с чеком и, как оказалось, визитной карточкой «сеньора, который хотел бы пригласить вас поужинать в свой ресторан». Обернувшись, я увидела сеньора и сразу поняла, что он не местного происхождения. Хороший европейский костюм по моде нынешнего сезона, впечатляющие часы на загорелой руке, элегантный перстень с черным камнем и толстая золотая цепь, блестящая в открытом вороте дорогой рубашки. Слегка редеющие со лба светлые волосы, смуглая кожа и зеленые глаза делали его лицо вполне привлекательным, а небольшой шрам на левой щеке – мужественным. Он сидел, высоко забросив ногу на ногу, с газетой, так же как и я, и с чашечкой кофе, которую он слегка приподнял в воздух, приветствуя меня. Хммм… в каком фильме я это уже видела? Ах да, пожалуй, во всех!

Визитка ресторана «Пьетро» принадлежала Джузеппе Мецино О’Мастичело, и я оказалась права: на берега аргентинской Атлантики он передислоцировался с наикрасивейшего места на земле, Амальфитанского побережья Южной Италии, из города Сорренто. В двух словах Джузеппе мне объяснил, что его итальянский ресторан в Мар-дель-Плате один из лучших в Аргентине и что он будет рад видеть меня в нем в любое время, ибо ему очень приятно собирать у себя интересных людей. Внимание Джузеппе я привлекла своим акцентом во время длинного разговора по телефону.

После неизбежного при встрече двух иностранцев вводного диалога «откуда ты, как давно и что делаешь в Аргентине», узнав, что я из Москвы, при американском гражданстве и с внушительным списком стран и городов, где мне довелось проживать, Пепе, как он просил его называть, внимательно посмотрел на меня, как бы оценивая реальную ситуацию, и понимающе спросил:

– Скрываешься? – Несмотря на мой смех, он продолжил разглядывать меня, прикидывая в уме, от кого и почему.

Мне надо было идти, и мы решили созвониться, чтобы договориться об ужине в его ресторане, который он скоро собирался закрывать до следующего сезона, поскольку аргентинскую зиму проводил в Сорренто, и его ресторан ждал вместе со всеми тепла, лета и очередного наплыва туристов, которые привозили в город жизнь. Жил Пепе на две страны и на широкую ногу, судя по часам и чаевым, что он оставил официантке за кофе и оказанную услугу.