решил чпокнуть сестру Вершинина, прикинь? Наш батя решил подобраться к врагу с неожиданной стороны, – раздается голос Остапа.

Дальше парни взрываются смехом, а на фоне звучит танцевальный трек. Я знала наизусть. Каждую фразу, вырывающую по клочку из моей груди гордость и уверенность в себе.

– Ты серьезно? Сестра Вершинина? – о, а это наш Нейман. И Варламов тоже узнает его голос. Вижу, как каменеют черты лица, как он весь напрягается, становится черным как туча.

Он выхватывает из моих рук гаджет. А я с замершим от предвкушения сердцем жду, когда он услышит свой голос. Когда поймет, что я знаю все. Чувствую себя садисткой, но буду лгуньей, если не признаюсь, что мне дико хочется увидеть если не боль, то хотя бы смятение в его глазах.

– Давить на врага можно разными способами, верно? Ведь что может быть хуже, когда имеют твою женщину?

Вот оно. Полный экстаз. Именно то мгновение, за которое не жалко пройти снова весь тот ад, что я проходила изо дня в день все полгода жизни.

Боль, злость на себя. Он на меня смотрит, а сам себя поедает. Вижу, как плохо ему, и знаю, что он сейчас чувствует. Молчит, продолжая слушать голосовое. А там ведь дальше самый смак.

– Варламов совсем с катушек слетел с этим Вершининым, – это говорит Марат. Бывший боец Варламова.

И при звучании этого голоса Лука удивленно пялится на телефон.

–Вы видели эту телку? Да там маленький рыжий кабан. Не знал, что Лука у нас стал любителем сала, – идиотский смех как вишенка на этом торте уродства.

– Видать сильно приперло то его, раз на такое решился, – а это дружок Неймана, Остап.

– Так все, закругляйтесь, – последняя фраза в записи принадлежит Илаю. Хотя бы его совесть замучила.

Воцарившаяся в комнате тишина как предвестник самой огромной беды. Он поднимает на меня глаза, смотрит в неверии, молчит. А я не хочу молчать, я хочу, чтобы он говорил. Пусть скажет мне хотя бы что—то. Я нарушаю тишину первой.

– Да, там была не свинья, а рыжий кабан. Прости, я ошиблась.

Варламов словно только что в себя приходит.

– Что это за дерьмо?

– Это ты и твои друзья. По всей видимости, вы отдыхаете в клубе. Ты не узнал? Давно было…

Он сжимает в руках телефон, и я клянусь, слышу хруст пластика.

– Эй, гаджет тут не причем.

– Я не слышал этого разговора…

Он отворачивается. А спустя несколько мгновений снова ко мне возвращается.

– Ослик, слушай, это все полная хр*нь, – Варламов нервничает. То и дело сбивается, и так севший голос вдруг вовсе теряет звучание. – Мои слова – я и не думал так никогда. Понятия бл*ть не имею, на кой х*р ляпнул все это.

– Бывает, Варламов…

Не вижу смысла продолжать разговор. Хочу уйти. Но когда я делаю шаг, намереваясь выйти из комнаты, он ловит меня за руку.

– Сюда иди..

Дернув на себя, в плечи мои вцепляется, так, чтобы глаза в глаза.

– Послушай меня внимательно. Хоть убей, я не слышал этих слов. Ни про кабана, ни про остальное. Ты должна понимать даже по записи, они говорили без меня…

Он осекается. Сглатывает тяжело.

– Из—за этой записи ты тогда так вела себя? – хмурится так, словно только что дошел до этой мысли. – Во дворе у Глеба, когда послала меня. Поэтому с Оскаром осталась?

Я молчу. Горло сдавливает удавкой от предчувствия беды. Он ведь сделает это. Рассыплет в прах парой фраз все мои доводы, все, за что я цеплялась, взращивая в себе злость, отгораживая его от себя. И сейчас, если Лука лишит меня этого, докажет, что он не думает так – я буду разбита.

– Кто дал тебе эту запись?

На губах что—то мокрое. Провожу ладонью по лицу – слезы. Злюсь на себя.

– Есть разница?

Мой ответ вводит его в ярость.

– Есть бл*ть! Буду знать, кому башку открутить! Это же крыса, в моем клубе!

Он отпускает меня, отходит на пару шагов, отворачиваясь. Все, что его волнует – крыса? Мне смешно.

– Рома дал. А ему Марат, твой бывший…

– Твою мать, – засмеялся Варламов, обернувшись ко мне на мгновение. – Тогда ясно, откуда ветер дует. Нашла, кому верить! Он на бабки встрял из—за наркоты, а я его лесом послал из клуба. Вот он и пошел к Роме, продал эту х*рь. Вот мудак, конченый. Это ж надо, писать разговоры парней…

Подойдя к окну, берет пачку сигарет и закуривает одну. Нервный весь, напряженный. Вижу, как сильно задело его услышанное. Пялюсь на его спину, на напряженные мышцы шеи, а у самой под кожей зудит от желания прижаться к нему. Послать все это к черту и просто быть рядом. Как несколько минут назад, в постели. Просто вдыхать его запах и не думать ни о чем. Как бы это ни было странно – с ним не болит. Когда он рядом, все мои раны немеют.

Может, он прав. Мог ведь Варламов не слышать той ужасной половины разговора. Да и самые обидные слова не он говорил. Но с другой стороны…

– Я была уродлива. И эта правда… – эта мысль слетает с губ. Звучит на всю комнату, имея эффект разорвавшейся бомбы.

Он резко поворачивается ко мне, режет острым как клинок взглядом. Выругавшись себе под нос, яростно тушит сигарету и ко мне срывается.

– Ты с ума сошла, Ослик?! Совсем мозги своими диетами посадила?! Да я с первой встречи хотел тебя как умалишенный! Я на твои сиськи смотрел и еле сдерживал себя, чтобы не мацнуть мимоходом. Знал что по рукам бы мне зарядила, – он опускает красноречивый взгляд на мою грудь. А я почему—то краснею от его слов.

– Раньше в ладони не умещались, а теперь сжать вот так могу… – руку протягивает и грудь мою сжимает. Отталкиваю его руку, оцепенев от такой наглости. А ему хоть бы что. За плечо меня хватает и к себе прижимает, к груди своей.

– Ты ох*ренная, – произносит с такой нежностью болючей в голосе. Ладонью по лицу моему ведет, волосы убирая. – Я тебя сожрать готов был, каждый сантиметр тела твоего. Грудь твою, животик, попку… – а глаза у самого красные, воспаленные. Больно ему, и от этого мне тоже больно.

– Я за твою попку мать родную продам, – улыбается тепло, в глаза мои всматривается. А потом вдруг злиться начинает снова. – А ты сидишь и изводишь себя диетами? Как ты вообще могла такое сотворить?! Веришь