– Да что с тобой не так, Ия?!

Я молчу. Только губы дрожат от попыток сдержать себя и не расплакаться тут перед ним.

А он смотрит на меня и в лице меняется.

– Твою ж! – отстранившись, хватает со стола бокал и в раковину его бросает, разбивая на мелкие кусочки.

Я думаю о том, что мы оба с ним, как эта посуда. Разбиты, сломаны, исковерканы. Сможем ли мы стать прежними? Сможем ли вернуть хоть толику счастья себе?

Я чувствую его боль, я разделяю ее. Варламов имеет полное право злиться. Он заслужил объяснений, заслужил узнать правду. Только если бы я могла… Если бы нашла правильные слова, чтоб рассказать ему все, не подвергая угрозе.

Он нервно измеряет комнату шагами. А потом вдруг снова ко мне срывается.

– Как ты могла согласиться?! Как тебе вообще такое могло в голову придти, Ия?! Выйти за него замуж!

В глаза его воспаленные смотрю и понимаю, что не могу больше это держать в себе.

– Да потому что ты на х*й меня послал, Варламов! – вылетает гортанный крик. В моих глазах слезы, меня душит ком, который прямо в горле.

– Ты и вся твоя дружная семья! Потому что кроме Оскара меня никто не защитил, понимаешь?! – поднимаюсь со стула, и к нему подхожу. Клянусь, если сию секунду не выплесну все, взорвусь. Просто перестану существовать. Мне так нестерпимо больно, что я больше не могу молчать.

Он замирает. Смотрит на меня озлобленно. Не нравится то, что я говорю? Ну так это правда, милый. Кушай, не подавись!

– Ты же герой, бл*ть! Ты страдал все это время, а какого мне было, тебе не интересно?! Ты же не знаешь, что все эти дни я за свою жизнь боролась в одиночку! Что спать не могла спокойно, потому что Рома грозился меня в бордель продать! Потому что Юля каждый день оскорбляла и унижала! За наследство Глеба меня готовы были уничтожить! Но тебе же все равно было, ты бедный, упивался своей собственной болью. Я ведь Вершинина, я предала тебя! А ты у нас правильный и хороший!

– Это все полная хрень! – взрывается в ответ. Тяжело сглатывает, отчего дергается его кадык. – Это не значит, что нужно ложиться под какого—то м*дака! Ты сама сказала мне валить, там во дворе у Глеба! И я понять не могу, почему?! Если все, что было с нами по—настоящему, так какого хера ты стояла с Оскаром и смотрела на меня будто на грязь! Почему вела себя так, словно знать меня не хочешь?!

Я не хочу об этом вспоминать. Не хочу говорить. Все полгода я слишком много крутила в голове те события, и слова из диктофонной записи, которые делали мне больно. Ведь если я их произнесу – сломаюсь. Окончательно признаю себя неудачницей и уродиной. Я не могу этого сделать. Пусть оставит мне хотя бы крохи гордости. Пусть перестанет об этом говорить. Но он не перестает. Он продолжает душить меня обидами.

– Я дох тут без тебя! – отворачивается, виски пальцами сжимает. – За решеткой постоянно о тебе мысли. Как? Как бл*ть она могла так поступить?! Врала? С самого начала?! – поднимает ко мне взгляд, а мне умереть хочется. Я знаю, какой ад внутри него, потому что внутри меня та же агония. Печет так, что орать охота до сипоты.

Лука подходит ко мне.

– Я не знаю, как вырвать тебя отсюда.. –руку мою хватает и к груди своей прижимает. А там сердце грохочет, до дрожи пугая. В глаза мои смотрит своими бешеными. Только в его, в отличие от глаз Оскара, ни капли злости, одна боль.

Он ответа ждет, но я ничего не могу дать…

– Так надо было… – слетает шепот отчаянный, а по щекам слезы.

Варламов усмехается горько.

– Так надо было?! Все?! И это все что ты можешь мне сказать?

Теперь он в гневе, и мне становится страшно. Я киваю, чувствуя, как огромная капля слезы спадает с подбородка. Вытираю скулы тыльной стороной ладони, упрямо смотря ему в глаза. Пусть не вижу его, пусть пеленой все накрыло, но я честна перед ним.

Лука кривится от моих слов, словно я ему пощечину влепила. Глаза красными, воспаленными становятся. Он выпугивается, сжимая глазницы указательным и большим пальцами. И я ведь понимаю, что в них совсем не соринка. Теперь я вижу, насколько он сейчас оголен и слаб..как никогда слаб. И это ломает меня.

С его губ срывается смех.

– Ты ни разу в жизни не говорила, что чувствуешь. Ни когда пришла ко мне в клуб трахаться, а потом сбежать хотела к Давиду. Ни тогда, во дворе у Глеба…– подходит в упор, наклоняется. – Скажи это, Ия, – шепчет у самых губ. – Хоть раз будь со мной откровенной.

Он хватает меня за скулы, слегка наклоняя голову набок.

– Скажи: «Я трахалась с Оскаром, Лука», – цедит сквозь зубы. – Скажи: «Лука, не люблю тебя и никогда не любила». И я, бл*ть, исчезну! Навсегда исчезну, если не нужен тебе!

А это запрещенный удар. Такой, что уже не встать.

– Я не трахалась с ним! Никогда! Он не был моим парнем! Эта свадьба – фикция! – выкрикиваю в лицо ему. Лука отстраняется. Смотрит на меня ошарашено. Я вижу облегчение в его глазах и шок…

А меня накрывает истерикой. Я такая жалкая. Стою, дрожу как лист на ветру, а по лицу слезы рекой. Вдруг чувствую себя такой маленькой и беззащитной, такой пустой. У меня больше нет сил бороться или защищаться.

– Я люблю тебя. И всегда хотела быть только с тобой! Но я никогда не была достойной тебя… – голос гортанный, слова то и дело глотают спазмы.

Лука кривится. Делает шаг, обнимает меня. Просто берет и сгребает своими руками, прижимая к груди. А меня разрывает. Я просто не могу это остановить.

– Хватит, Ослик, хватит. – у самого голос надтреснутый. И эта его нежность еще больней делает. Слезы душат, я закашливаюсь и снова захожусь в новом спазме.

– Я с тобой.. с тобой… – качает в руках, так крепко к себе жмет, окутывая собой. И я наконец—то отпускаю себя. Страхи отпускаю и боль. Я позволяю себе выплеснуть все это черное и болючее прямо на него. Рубашку его в кулаках сжимаю и в грудь кричу. Как плохо мне без него было, как страшно. И как сильно он нужен был мне. А он молчит. Держит меня, позволяет быть слабой, забирает боль, все без остатка…

Я слышу,