Кажется, Правитель закончил беседу, которую вел. Все увидели, как он идет к своему креслу, медленно (он очень давно повредил ногу, в море). Хорошо сложенный мужчина в зеленой шелковой одежде, отделанной лисьим мехом. Он опирается на красивую трость, у него густая грива волос, все еще черных, на зависть многим, гораздо более молодым людям. Этого человека не следует недооценивать.

Леонора ничего этого не продумала. Не успела. Она находилась здесь под надуманным предлогом. Но знала достаточно, чтобы не говорить им об этом. Как это ни невероятно, она все-таки рассказала правду Данице Градек. Ее первая подруга с тех пор, как ее отправили прочь из дома, оказалась высокой, жестокой женщиной из Сеньяна, которая носила оружие, одевалась, как мужчина, и убила пирата, который пронзил мечом Якопо Мьюччи.

Ее огорчало то, что она начинала забывать, каким был Мьюччи, хотя прошло всего несколько дней. Она помнила его доброту и его благодарность той ночью. И то и другое, было для нее новым. Великодушный человек.

Но сегодня утром во дворце Правителя ей необходимо быть настороже и ясно мыслить, а она не чувствовала себя способной на это. Именно сейчас она плохо соображала. Или, скорее, она ясно понимала только то, чего не станет делать — и она им об этом сказала.

Она понятия не имела, как бы ей хотелось распорядиться жизнью, которую, по-видимому, приготовил для нее Джад; перед ней теперь лежали совсем не те пути, которые она представляла себе ребенком, когда была дочерью знатного семейства. Любимой. Или, по крайней мере, считавшейся ценным членом семьи.

Она не знала, как теперь придать себе ценности в их глазах, а это необходимо, иначе они отправят ее обратно в Серессу. Андрий Дживо, отец Марина, объяснил ей это за обедом вчера вечером. Он предполагал, что именно этого она хочет.

Она заплакала тогда, у них за столом, объясняя, что не может вернуться. Собственно говоря, она этого не объяснила, только сказала им об этом, и умоляла не настаивать, чтобы она объяснила причину. Умоляла господара Дживо сделать так, чтобы Совет Правителя разрешил ей остаться, хотя бы на некоторое время.

Он отнесся к ней с большим сочувствием, старший Дживо, но был озадачен. Она ему явно нравилась, ее внешность, ее манеры, акцент, воспитание. Она нравилась ему гораздо больше, чем Даница, конечно.

Она видела его стоящим рядом со старшим сыном, чуть позади кресла Правителя, под высокими окнами. Он беседовал с человеком с тростью. Она догадалась, что этот мужчина, в зеленых одеждах, отделанных мехом, и есть Правитель Дубравы.

Зал был красивый. Не такой большой, как палата Совета в Серессе, где они с Мьюччи согласились выполнить свои задания, но он был красиво отделан, и в другое утро Леонора могла бы остановиться и полюбоваться окнами, выходящими на море.

Но сейчас она была не способна на это. Она слишком боялась. Она украдкой взглянула на Даницу. Та обводила взглядом помещение и верхнюю галерею. Даница стояла впереди Марина Дживо, который здоровался с одним из молодых членов Совета.

Она уже рассмотрела возможность выйти за кого-нибудь замуж, чтобы остаться здесь, и отказалась от этой идеи. Это почти невозможно. Она носит траур, она не входит в число их знати, несмотря на то, что ее, несомненно, сочли бы хорошей партией. Конечно, она могла бы так поступить, если бы где-то на свете не жил ее ребенок и если бы отец не лишил ее наследства.

И если бы Совет Двенадцати за морем не держал в своих руках ее жизнь, которую так легко мог разбить вдребезги. Они могли заставить ее сделать все, что им захочется. По крайней мере, они так считали.

Леонора две ночи пыталась во всем этом разобраться. Если они разоблачат ее поддельный брак, они разоблачат и самих себя как его организаторов. Если она его разоблачит… она точно не знала, что за этим последует. Но она разоблачит саму себя как шпионку, а также как женщину, которая спала с мужчиной, не являвшимся ее мужем, в интересах государства.

Скажут, что она — шлюха.

— Давай двигаться шаг за шагом, — сказала ей Даница. — Мы не можем знать, что нас ждет в будущем. Ты же не думаешь, — прибавила она, — что я предполагала оказаться здесь?

В эту минуту, думала Леонора, Даница, наверное, загадывает не дальше завтрашнего дня. Они обе видели виселицы и плаху у самых ворот города.

Знатных людей разрешали обезглавливать и хоронить. Обычных воров — или пиратов Сеньяна — вешали и бросали гнить. Так поступали повсюду в мире. Нет причин ожидать, что в Дубраве действуют иначе.

Леоноре пришла в голову мысль, что смерть может быть совсем рядом с человеком, даже с молодым человеком, пока он ходит под солнцем или лунами, по сине-зеленому морю, по городским улицам или в глуши, по дорогам мимо лесов с темной листвой, скрывающей солнце бога, или среди красных мраморных колонн под высокими окнами.

Даница продолжала смотреть на мужчин, собравшихся в палате и входящих в нее. Проблема в том, что ее этому не обучали. То, что ты из Сеньяна, не делает тебя хорошим телохранителем. С другой стороны…

— Жадек, помоги мне, что мне необходимо видеть?

— Следи за молодыми людьми. И за галереей наверху. За всеми наблюдай.

Галерея ее тревожила. Там, наверху, стояли стражники, она видела, что некоторые вооружены арбалетами. Но что она сможет сделать, если один из них?..

Она сделала знак Драго Остае. Он по-прежнему держал в руках ее оружие. Капитан поколебался, явно изумленный тем, что она ему приказывает, но все-таки подошел. Марин находился у нее за спиной, беседовал с другим мужчиной. Она старалась заслонить его от выстрела с галереи; если она отойдет, он останется незащищенным.

Даница тихо сказала Драго:

— Держитесь впереди него, там, где я сейчас. Я считаю, что ему грозит опасность.

— Марину? — тон его голоса был чем-то средним между отчаянием и гневом.

Она кивнула.

— Да. Это я узнала на улице. От девушки. Это может быть связано с женщинами, вот почему они знают.

Она отошла от него и быстро зашагала назад, к стражнику у двери, к тому, который заставил ее отдать оружие, но сделал это учтиво, даже уважительно. У него тоже был арбалет, он стоял у стены рядом с ним.

Она подождала, пока он закончил пропускать в палату трех мужчин, которые смотрели на нее с выражением, которое нельзя было назвать ни учтивым, ни уважительным. Стражник — она запомнила, что его зовут Евич, — повернулся к ней.

— Мне нужна ваша помощь, — отрывисто сказала Даница.

— Моя?

— Я говорю, как телохранитель семьи Дживо. У меня есть причина подозревать, что им грозит опасность, или может грозить опасность, — она торопилась вернуться обратно, у нее не было времени выбирать более простое объяснение.

— Дживо? Здесь?

— У меня есть причина так считать, — повторила она. — Мне не разрешено иметь оружие. Я понимаю. Но могу ли я просить вас быть настороже? Вам ни к чему насилие, когда вы на дежурстве.