Влатко Орсат снова поворачивается к Марину. Откашливается. И шепчет:

— Тебя видели! Как ты перелезал через стену ночью, зимой. Не один раз, как мне сказали. А три дня назад Юлия призналась мне, что она… она нам сказала…

— О, Джад! Она забеременела и призналась отцу. Доверилась ему. Вы убили ее, вы, варвар? Вы это сделали?

Это воскликнула Леонора Мьюччи. Она плачет, но сжимает руки так, словно и она тоже могла бы сейчас совершить убийство.

— Как вы смеете так разговаривать со мной!

— Нет. Я считаю, ты должен ответить ей, Влатко, — голос отца Марина звучит мрачно. — Или ответить мне, потому что сейчас я задаю тебе тот же вопрос.

— Подождите, — говорит Марин.

Он делает еще один вдох и медленно произносит:

— Влатко Орсат, я клянусь богом и честью моей семьи, если я лгу, пускай все наши корабли лягут на дно моря, — я никогда не был с вашей дочерью Юлией. Я не виноват перед ней, а она передо мной. Святой Джад, почему вы не нашли мужчину и не поженили их? Так мы здесь поступаем!

Влатко Орсат теперь смотрит другими глазами. Но опять упрямо качает головой. И говорит:

— Что бы ни думало ваше поколение, отрицающее Джада, мою семейную гордость защищать положено мне.

Внезапно чаша терпения Марина переполняется. Он делает шаг вперед и дает старшему мужчине пощечину. В зале раздаются потрясенные возгласы. Он резко бросает:

— Тогда, прекрасно! Защищайте вашу проклятую гордость! Бросьте мне вызов. Сейчас же! Выберите любого, кого захотите, чтобы он сразился вместо вас!

— Ты думаешь, что так…

— Бейтесь со мной! — он дрожит. Заставляет себя понизить голос. — Я никогда в жизни не трогал Юлию. Неужели вы просто убили дочь, как и сына?

Рядом с ним до сих пор плачет Леонора Мьюччи, он не совсем понимает почему. Даница не оглянулась, и Драго тоже. Они следят за залом. Марин слышит отца:

— Ты поступаешь совершенно неправильно, Влатко! Ты позоришь республику.

— Я позорю? Ты, который привел убийцу из Сеньяна в эту палату и…

И среди всего этого раздается смех.

Даница Градек — это она рассмеялась — оборачивается, наконец. И говорит Влатко Орсату:

— Никто меня не приводил. Я пришла по своему собственному выбору, чтобы обратиться к вашему Правителю и Совету. Тот человек, которого я убила на борту «Благословенной Игнации», был одним из наших. По-видимому, вы поступили так же, — в ее глазах презрение.

Отец Марина тоже теперь смотрит иначе. Этот взгляд знаком сыну. Его недоумение сменилось пониманием — он составил свое собственное мнение о том, что нужно сейчас сделать.

Он повышает свой низкий голос, чтобы его все услышали.

— Правитель, я хочу предъявить этому человеку официальное обвинение в присутствии Совета. Я хочу, чтобы его судили.

— Как ты смеешь! Я имею полное право поступать со своей семьей…

— Нет, Влатко! Я обвиняю тебя в том, что ты пытался убить моего сына. Или ты забыл?

— Ты говоришь это человеку, сын которого лежит здесь, убитый женщиной из Сеньяна!

Ладонь Марина горит. Щека у Орсата красная. Марин пытается представить себе Юлию Орсат, которую он и правда почти не знает, младшую сестру Элены.

— Ваш сын здесь. Где ваша дочь? — спрашивает Леонора Мьюччи.

Молчание, полное боли.

— Да, — говорит отец Марина. — Влатко, что ты сделал?

И, наконец, они слышат:

— Она на Гьядине. В нашем поместье на острове. Я… я бы не убил ее. Я бы никогда этого не сделал. Он… Андрий, твоего сына видели, когда он спускался с нашей стены!

Отец Марина смотрит на сына. Марин отвечает:

— Да, я это делал. Много раз, этой зимой, — теперь его охватило чувство облегчения. Девушка жива. Орсат не стал бы лгать насчет этого. — Господар, вы ошиблись, и заплатили за это ужасную цену. Я делил ложе с новой служанкой вашей жены. Простите меня за это большое прегрешение против чести вашей семьи.

— Со служанкой?

— С ее служанкой, господар. Разве это оскорбление, за которое убивают? Мне надо отправиться в святилище и вымаливать прощение у Джада? Если да, то какого прощения попросите вы?

— Я думаю, — раздается другой голос, — что надо начать с того, что попросить прощения у Совета и у семьи Дживо за то, что здесь случилось. И оно будет стоить не дешево.

— Правитель, — говорит Андрий Дживо.

Он кланяется. Марин тоже кланяется. Он видит, что Влатко Орсат колеблется — собственно говоря, дело не столько в колебании, сколько в неспособности двигаться нормально, — прежде чем тоже поклониться правителю.

— Он откупится?

Это возмущается Даница Градек. Ее лицо под широкополой шляпой выглядит искренне шокированным.

— Так мы здесь поступаем, — отвечает Правитель Дубравы, он произносит это торжественно, опираясь на свою трость, и Марин слышит эхо своих собственных слов, сказанных Орсату.

Правитель поворачивается к стражнику по имени Евич.

— Ты правильно действовал. Это отмечено. Позаботься, чтобы убрали эти тела. Выясните личность того, кто был наверху. Проявите уважение. Отнесите его в дом Орсата, но пошлите вперед человека, пожалуйста, чтобы предупредить их. Матери предстоит встретить своего мертвого сына.

Произнося эти слова, он смотрит на Влатко.

Марин видит, как искажается лицо Орсата. Он дрожащей рукой прикрывает глаза. Марин снова смотрит на мертвого человека на полу. Вудраг. Они играли в «Охоту на османов» детьми, вооружившись деревянными мечами. Учились управлять маленькими лодками, стоящими у причала на Гьядине, в те давние летние дни. Позже, осенью, ночевали с девушками с острова на виноградниках после сбора урожая.

Он видит, что теперь отец Вудрага плачет, пытаясь скрыть слезы и прекратить плакать. На это тяжело смотреть. Марин видит, что Даница Градек продолжает смотреть на него. На ее лице нет сочувствия. «Она молода», — думает он. «Сеньян, — думает он. — Ужасно они там живут».

Теперь он чувствует усталость. Неожиданно перед его глазами возникает поразительно яркая картина: открытое море, далеко от земли, от людских советов, корабль, несущийся под западным ветром к восходящему солнцу, а потом он словно видит Геладикоса, падающего с высоты, с колесницы отца, в белые барашки волн.

«Мы всегда падаем, — думает Марин Джи во. — Даже если мы дети бога».

Одна из двух женщин, за судьбу которых опасалась в то утро Леонора, — та, которую она никогда не видела, все-таки оказалась жива. Другая, ее подруга, очевидно, не будет казнена.

Даница, возвращаясь из внутренней комнаты в палату Совета, быстро взглянула на нее и слегка кивнула головой. Леонора, стоящая рядом с Драго Остаей под высокими окнами дворца, выходящими на запад, почувствовала, что снова борется со слезами.