«Кстати, — неожиданно заинтересовалась этим обстоятельством я. — Почему он не доложил в нужные органы о данной находке? Какова причина его молчания? Или он просто не хотел покидать лес, не особенно любя людей? Впрочем, будет возможность — еще спрошу его об этом», — решила я наконец, а потом повернулась к Таньке и сказала:

— Собирайся, поедем в отдел, там все и расскажешь.

Женщина не стала мне перечить, молча достала кое-что из тряпья, завязала все в грязный платок и, сцепив руки перед собой, уставилась в пол, как нашкодивший ребенок. Я первой вышла на улицу и позвала ее за собой. Танька не сопротивлялась, сопя следуя за мной по пятам и даже не пытаясь сбежать. Наверняка понимала, что будет только хуже.

Я привела ее в местный сельсовет и, кратко объяснив суть случившегося, передала Таньку председателю. Он сразу отзвонился в районный отдел милиции, и те пообещали прибыть тотчас, так что Галкину временно поместили в какую-то из комнат и закрыли на ключ. Я могла быть полностью свободна. Председатель сельсовета предложил мне выпить чашечку кофе, но я отказалась, решив, что до приезда органов власти успею еще наведаться в гости к Лесному человеку.

Накинув на плечи кофту, я не спеша направилась в сторону леса. Сгущающиеся сумерки не смущали меня, так как теперь я прекрасно знала дорогу и не могла заблудиться. Отыскав нужную тропинку, я прошествовала по ней с километр и вышла на хорошо знакомую поляну. Лесной человек сидел у костра и жарил на нем какие-то кусочки, то ли картофеля, то ли клубни еще какого-то растения. Он заметил меня, но ничего не сказал. Я молча подошла и присела рядом на пенек. Мы оба молчали, глядя на взметающиеся вверх искорки огня.

Прошло несколько минут, и я наконец решила заговорить. Но Афоня опередил меня.

— Вижу, по мою душу пришла, — закряхтел он как-то устало. — Расспросить небось хочешь, почему все сразу не рассказал, когда нашел в реке мешок? — сам обо всем догадался он.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть в знак согласия.

Лесник тоже покачал головой и принялся снова излагать мне историю своей жизни.

— Был я когда-то молод совсем, прямо как ты. Беззаботен был. Как и все, кутил немного, с девками хаживал. Было дело, согрешил с одной, а дитя признать отказался, когда она заявила, что беременна. Родительской брани боялся, да и себя обременять ничем не хотел, — сказал он как-то с сожалением. Затем вновь вздохнул и продолжил: — Прошло время, остепенился. Познакомился с прекрасной девушкой, и вскоре она стала моей женой. Я ее любил, очень…

Афоня снова замолчал, и я заметила, что глаза его увлажнились. Я не стала перебивать или о чем-то спрашивать, ожидая, что он продолжит сам. Так и вышло. Справившись с собой, мужчина заговорил вновь:

— Сына она мне родила, милый мальчик был, Кириллом мы его назвали. А того первого, Ваньку, я так и не признал, ни к чему мне был побочный сын, тем более что я даже уверен не был, мой ли он. Все шло вроде бы замечательно и великолепно, но всякому счастью рано или поздно приходит конец. Усердие человечье ни к чему хорошему не приводит, вот и меня оно до добра не довело, — Афоня утер тыльной стороной ладони вспотевший лоб. — Браконьеры дом мой сожгли и семью всю. Ну да про то я тебе сказывал. А все из-за кабана паршивого, которого я им застрелить не дал…

Лесной человек замолк и отвернулся, по всей видимости, скрывая от меня слезы. Я продолжала молчать, но продолжения рассказа не последовало, и я рискнула спросить:

— А при чем здесь Михеев-старший? Вы же, кажется, о нем речь вести начали.

— Понимаешь, дочка, — не сразу заговорил Афоня. — Лишившись своего законного сына, я был не прочь признать и Ваньку. Но он мне не простил прежней измены. Не простил, что я сразу его не признал. Он так и остался жить со своим отчимом Михеевым Иваном и его сожительницей Галкиной Татьяной. Катерина-то, мать Ваньки и моя давняя зазноба, уже умерла. Говорили, что при родах это с ней приключилось, — словно на последнем издыхании, прошептал он.

Только сейчас я поняла, что мой заказчик был сыном вовсе не пропавшего Михеева, а вот этого Лесного человека. Я даже догадалась, что Михеев-старший усыновил Ваньку, сойдясь с его матерью Катериной. А потом, когда Катерина умерла, нашел себе другую бабу, и жизнь возобновилась.

— Именно поэтому, обнаружив останки Михеева, я и не стал сообщать о своей находке никому, — вздохнул он в который раз. — Не за свою жизнь опасался, мне-то разницы нет, в лесу или в тюрьме деньки свои коротать, не сумей я доказать своей невиновности. Ваньку потерять не хотел, — признался он честно. — Понимал, что захлестнет меня тогда новая волна ненависти со стороны моего единственного, хоть и не признанного сына. Так я хоть со стороны за ним наблюдать мог, иногда смотреть в село хаживал, а тогда бы кончилась моя жизнь и гроша за нее жалко дать было бы. Вот потому и смолчал, — подвел он итог и, тяжело поднявшись, поплелся в шалаш.

Я не пошла за ним, оставшись у костра, на который продолжала смотреть, размышляя о крутых поворотах, которые порой делает жизнь. Сколько странного и необычного в ней, жизни, случается… И с этим уж ничего не поделаешь.

* * *

Суд по двум убийствам, которыми я занималась, длился довольно долго. Даже после доследования нужного количества улик по обоим преступлениям так и не набралось.

Того, что тело Михеева-старшего разрубили на куски и выбросили в реку, никто, кроме полоумной бабки Феклы, не видел, а опираться на ее слова было нельзя. Милиция опросила всех, кто присутствовал на той попойке, и только тогда подтвердилось, что мужчина упал и ударился головой об угол ящика. И все же суд отказывался признавать вероятность подобной смерти, так как Михеев мог просто потерять сознание, а с большого перепоя Танька Курилка со своим кавалером приняли его за мертвого.

Разбирательство по делу было отложено. Судья запросил полный отчет криминалистов о смерти Михеева. И без того истерзанное тело Ивана Ивановича вновь подвергли осмотру и вскоре доложили, что удар головой о что-то тупое действительно был. Но узнать, стал ли этот удар действительной причиной смерти мужчины, не удалось. Милиция попробовала добиться признания в содеянном у Вано, но тот, так же, как и в разговоре со мной, повторял одну и ту же фразу: «Вы милиция, вы и доказывайте, а я ни в чем не виновен».

Наблюдая за всем со стороны, я даже начала думать, что конца этому не будет и вскоре дело Михеева просто уберут в долгий ящик. Но потом все же что-то сдвинулось с мертвой точки, и одна за одной стали появляться улики. Сначала обнаружили отпечатки пальцев Вано на топоре, который он потом, после расчленения трупа, забросил в сарай за дрова, и с того момента им никто больше не пользовался. Был досконально обследован и злополучный ящик, на котором нашли кусочки кожи Михеева, и стало ясно, что рассказанное Татьяной Галкиной — правда.

На последнем заседании суд провел анализ всего собранного по данному делу материала, и Вано осудили сроком на десять лет, а Галкиной Татьяне дали меньше на два года, так как суд учел, что женщина сама все рассказала правосудию. После моей беседы с ней, конечно.