– Почему вы не спите, капитан? – обратился он к Берке. – Все идет прекрасно. Я думаю часок отдохнуть, а с рассветом начнется интересное зрелище. Вы часто бывали в Одессе, капитан?

– Да, был много раз.

– Значит, вы знаете московитов. Скажите, это правда, что они как-то особенно празднуют праздник Пасхи и еще до сих пор не отказались от своих древних, варварских обычаев?

Капитан поморщился.

– Нет, – протянул он. – Это не совсем так. У них, конечно, просто другой склад души, чем у нас, людей Запада. Они как-то по-детски радуются этому празднику. В эту ночь освещают улицы, дома, жгут фейерверки, идут все в храмы, там стоят с горящими свечами, потом поздравляют друг друга, дома пьют, едят, веселятся. Так продолжается не один день.

– Правда, что они все целуются, знакомые и незнакомые?

– Да, это верно: поздравляя друг друга, они три раза целуются.

Лейтенант весело рассмеялся.

– Ну, сегодня и мы примем участие в их веселье. Будут у них и фейерверк, и прекрасная иллюминация. Только не будет времени для объятий и поцелуев! Советую вам последовать моему примеру и отдохнуть.

Капитан остался один со своими невеселыми мыслями.

В 23 часа эскадренные миноносцы поставили тралы, и крейсера последовали за ними. В это время на затемненных улицах Одессы началось движение. Была ясная ночь. Молчаливо, тихо, сосредоточенно шли люди в храмы. За закрытыми дверями церквей – море огня от зажженных свечей. Готовились к крестному ходу, ждали радостной вести о том, что смерть побеждена, что жизнь вечна и что ВОСКРЕС ХРИСТОС.

В 3 часа 50 минут передняя пара тральщиков «Ташос» и «Самсун» внезапно повернули влево и донесли, что видна земля. С «Меджидие» ничего не было видно, и миноносцам было приказано двигаться дальше. Объяснили миражем. В 4 часа 45 минут эскадренные миноносцы снова увидели впереди берег. Вода приняла грязно-желтую окраску, и лот показал среднюю глубину около 30 футов. Глубина быстро уменьшалась, и на 22 футах тральщики выбрали тралы. В 5 часов 10 минут стал отчетливо виден берег. Он тянулся влево, а справа были видны низкие острова. На мостике «Меджидие» были в недоумении: вышли не туда, куда надо.

– Где мы, Берке? – спросил Бюксель. – Где Одесса?

Берке не вел отряд, не отвечал за ошибки в навигации и был теперь благодарен судьбе, избавившей его от весьма серьезной ответственности. Он напряженно всматривался в линию берега и наконец сообразил:

– Мы у Одесской банки (отмели. – Авт.). А там, видите, створ? Это вход на фарватер к Николаеву.

– Но как мы сюда попали?

Берке пожал плечами.

– Это значит, что отряд снесло, по крайней мере, на 15 миль к осту, – задумчиво проговорил он. – Одесса там, прямо на вест.

Расчеты Бюкселя путались. Время шло. Отряд изменил курс на запад, на Одессу. Головными шли миноносцы, за ними «Меджидие» и в 4 кабельтовых – «Гамидие».

«От Босфора до Одессы всего около 350 миль, – про себя рассуждал Беркле. – У острова Фидониси мы имели совершенно точное определение нашего места. От Фидониси до Одессы всего около 90 миль. Пустяковое расстояние. Я десятки раз проходил здесь с моими пароходами без всяких недоразумений. Все в полной исправности, погода прекрасная, в знаниях офицеров германского флота смешно сомневаться, однако факт остается фактом: расстояние 90 миль – ошибка 15 миль. Снесло течением? Откуда появилось такое течение? Какая сила вмешалась в нашу судьбу?»

Точно отвечая мыслям старого капитана, сильный порыв ветра разорвал пелену утреннего тумана. В 6 часов утра, ярко освещенная утренним солнцем, празднично прекрасная, появилась жемчужина Черного моря – Одесса.

Отряд шел впереди. Курс на вест благоприятствовал намеченному обстрелу. На всех судах орудия заряжены, все застыло в ожидании. Бюксель выигрывал расстояние. Время тянулось мучительно медленно.

В 6 часов 40 минут «Меджидие» вдруг вздрогнул. Как пораженный сердечным ударом человек хватается за сердце, так и он рванулся весь на левый бок. А потом грянул другой взрыв. Вода ворвалась в носовую кочегарку. На крейсере застопорили машины. С рулем, положенным право на борт, имея некоторую инерцию, корабль выбросился на мелководье и вскоре стал на мель, имея сильнейший крен на левый борт. Операция сорвана, крейсер погиб, оставалось спасать личный состав. Эскадренные миноносцы сняли команду крейсера, и в 4 часа 20 минут миноносец «Ядигар» выпустил торпеду для окончательного уничтожения корабля. «Гамидие», приняв большую часть спасенной команды, отошел преж ним курсом назад, пока не счел себя вне минного поля.

Узнав о взрыве «Меджидие», Сушон приказал полным ходом отходить к Босфору. Как разорванная стая перелетных птиц, уходил неприятель от русских берегов. «Гебен» и «Бреслау» легли прямо на Босфор. «Гамидие» пошел к Змеиному острову и от него бросился к Босфору. Под румынским и болгарским берегами, форсируя котлы, уходили миноносцы. В воздухе слышались оживленные переговоры русских. По тону радиостанции немцы знали – донесения передавал русский крейсер «Кагул». Он открыл неприятеля и шел за ним. С линейными кораблями адмирал Эбергард вышел из Севастополя, лелея заветную мечту открытого боя.

* * *

Точно лебеди в пене вод морских, шли «святители» Черного моря: линейные корабли «Иоанн Златоуст», «Евстафий», «Пантелеймон», «Ростислав», «Три святителя». Рассыпались веером крейсера – «Кагул», «Память Меркурия», «Алмаз». Кругом, по горизонту – миноносцы. Широкая, мощная зыбь. «Старики» медленно, тяжело всходили на гребень волны, в раздумье задерживались на мгновенье и, вздохнув, шли вниз, стальной грудью очищая себе дорогу, выжимая непокорную воду в жемчужную, шипящую пену. Вечерело. С гафелей медленно пошли вниз кормовые флаги. Цепко держась ногами за уходящую палубу, стояли вахты выстроенной команды. Молчаливая прислуга у орудий в башнях, казематах, батарейных палубах. В ярко освещенных кочегарках и машинном отделении люди молчаливо делали свое тяжелое дело. На мостиках темнели силуэты офицеров, сигнальщиков, рулевых. Ветер играл седыми волосами старого священника, гудел в снастях, кропил солеными брызгами суровые лица матросов, и вот, ширясь, захватывая собой весь окружающий корабли простор, понеслась к небу волнующая песнь песней:

Черное море и на этот раз осталось за Андреевским флагом.

– Скажи, добрый Али, почему так прекрасен Батум? Почему так радостен, светел и животворящ приход великого солнца с востока? Еще скрываясь за горами, кольцом окружающими Батумскую бухту, оно бросает сноп золотого огня в нежное утреннее небо и, отражаясь в нем, падает каскадом света на зеленые горы, на город, на окрестные аулы, на бухту, на корабли и на темно-синюю гладь моря. И ленивый, мечтательный Восток, забыв негу теплой ночи, по-детски радостно и шумно приветствует наступивший день. А почему так величественны и таинственны закаты, когда усталое солнце уходит на покой, медленно гася свое пламя, окрашивая море и небо причудливой игрой света и, наконец, потонув за далеким горизонтом, бросает свой последний таинственный зеленый луч? Дни кипучи, шумны, наполнены зноем, запахом моря и ароматами бесконечных цветущих садов. Нигде не цветет так прекрасно магнолия, как в Батуме! Заботливый Великий Хозяин посылает благодатный дождь почти ежедневно. Из маленького облака внезапно устремятся на жадно дышащую землю потоки теплой воды, шумно и весело промчится гроза, и вновь сияет солнце, и вновь шумит на момент притихшая жизнь. А что за ночи в Батуме, мой добрый Али! В темной синеве Божьей Комнаты зажгутся лампады-звезды на небе. Бархатная ночь в Батуме! Горы, море, небо, город, улицы, сады, все окутано этим темно-синим бархатом, по которому таинственно играют огни. Белая лента прибоя ласкает берег. Набегая на прибрежный песок, море нежно шумит. Словно длинное шелковое платье красавицы скользит по ковру. За белой лентой прибоя синеет бульвар. Точно тушью набросаны силуэты красавиц пальм. На рейде спят корабли. Почему так прекрасен Батум, Али?