Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шлейфы Государынь и Великих княгинь несут камер-пажи в придворных формах.
Государь здоровается с нами и с батальоном гвардейского экипажа. Оркестры играют „Боже, Царя храни“ и величественное шествие поворачивает в Тронный зал, откуда слышны ответы на приветствие Государя команд „Варяга“ и „Корейца“.
Так мне впервые пришлось видеть высочайший выход в Зимнем дворце. Это была такая красота, которую, вероятно, можно было видеть только в России. И в этой роскошной рамке я вновь увидел те же знакомые, такие добрые глаза Государя. В этот день они были радостны. Он был счастлив видеть в офицерах и командах „Варяга“ и „Корейца“ героев, достойных России.
В Тронном зале служился торжественный благодарственный молебен о спасении гостей Царя от гибели в бою. Затем – панихида о „воинах в бою и в море за Веру, Царя и Отечество живот свой положивших“ и молебен о даровании победы русскому оружию. Церемония в Тронном зале кончилась. Послышался ответ команды „Варяга“ и „Корейца“: „Покорно благодарим, Ваше Императорское Величество!“, „Рады стараться, Ваше Императорское Величество!“. Государь, как мне сказали, обратился к командам с очень теплыми словами, благодарил их от имени своего и России за то, что они дрались в бою, как подобает русскому матросу, не щадя своей жизни и помня о России. Так Царь принимал офицеров и матросов тех кораблей, имя которых тогда было на устах всей России и которые считались ее героями.
Началось обратное шествие Государя, Государынь и свиты во внутренние покои дворца. У нас в зале опять та же сцена и команды, опять звуки гимна. Государь простился с нами, пожелал нам учиться и расти на славу и гордость России. Потом он крепко, с каким-то особым выражением лица, пожал руку нашему директору (вице-адмирал Чухнин), и чудное шествие стало уходить от нас через Пикетный зал. Высочайший выход кончился. Из Тронного зала прошло духовенство, высшие чины Империи, придворная певческая капелла в красивых красных кафтанах, и снова, под звуки марша, потянулись перед нами ряды матросов „Варяга“ и „Корейца“. На глазах многих из них я заметил слезы, на всех лицах было видно сильное волнение. Что было в душах этих русских крестьян, побывавших в гостях у Царя? Кто сможет правдиво сказать, что они принесли отсюда, из этого дворца, в свои деревни?»
К вышесказанному надо прибавить, что несметные толпы народа встречали героев, и ради них, начиная от Николаевского вокзала и до Зимнего дворца, были выстроены шпалерами, по обеим сторонам Невского проспекта, войска Императорской гвардии, и эти матросы, на виду у войск и народа, до самого дворца шли под звуки военных оркестров, хоров трубачей гвардейской кавалерии и под крики «ура» в их честь.
В день «Варяга» и «Корейца» и Царь, и его Семья, и высшие сановники Империи, и Зимний дворец, и все войска и вся эта красота были… для них.
Всеволод Федорович Руднев, флигель-адъютант Его Величества, вышел в отставку по болезни. Жил где хотел, как хотел, был в почете и обеспечен. Судьбе было угодно послать ему раннюю смерть (умер в 1913 году). Возможно, что этим судьба избавила его от лишних унижений, страданий и мучений. Как офицер, дворянин, помещик и флигель-адъютант Императора он, конечно, не избежал бы «справедливого гнева восставшего и победившего пролетариата». Тогда он был «враг народа».
Теперь, в интересах пропаганды, его память, как и память офицеров и команд «Варяга» и «Корейца», потревожили ложью. Говорят о том, что в деревне Савино Тульской губернии, где умер В.Ф. Руднев, «советские люди» воздвигли ему памятник. Кто эти «советские люди»? Хочется думать, что они русские люди, в противном случае памятнику этому нет цены.
«Варяг» и «Кореец», их командиры, офицеры и команды сами воздвигли себе памятник в день славного боя 27 января 1904 года у Чемульпо, и этот памятник занесен на страницы истории Российского Императорского Ффота на вечные времена.
Над проливами Босфор и Дарданеллы, над Принцевыми островами, над Мраморным морем, над Стамбулом и Скутари, над градом Царьградом, вся в бело-розовом наряде цветущих садов праздновала праздник рождающейся жизни весна 1915 года. По проливам и бухточкам сновали ялики, каики, тянулись груженые фелюги, и гортанная турецкая речь, крики, смех и песни звенели в чистом весеннем воздухе ясно и четко. На анатолийских берегах Малой Азии цвел миндаль. Легкий ветер уносил далеко в море этот тонкий и пьянящий запах.
На русских миноносцах, шедших в дозоре вдоль турецких берегов и дежуривших у входа в Босфор, в теплые тихие ночи моряки дышали полной грудью. Думали о том, что на родных берегах тяжелыми, белыми гроздями скоро зацветет акация, и начнется нежная сказка южнорусской весны. Под килем лениво журчала вода, близко-близко подступала громада неприятельского горного берега и напоминала о грозной действительности, о войне.
Этот же ветер легко и весело из Черного моря пролетел в Босфор, беззаботно проскользнул в открытые иллюминаторы германского линейного крейсера «Гебен» и оказался в салоне командующего соединенными германо-турецкими морскими силами германского контр-адмирала Сушона. Адмиральский салон был обставлен с изысканной роскошью: кожаная мебель, ковры. У стола, заваленного депешами, донесениями и картами, откинувшись на спинку удобного, глубокого кресла, задумавшись, сидел адмирал Сушон.
Радостного было мало. Берлин явно недоволен сложившейся обстановкой на Черном море и требует более решительных действий против Русского флота и русских берегов, но одновременно предписывает осторожность: не рисковать кораблями, которые нельзя заменить в случае гибели. Кажется, им, Сушоном делалось и делается все, что возможно в настоящих условиях, и все эти намеки и упреки – только лишнее доказательство непонимания сложной обстановки этого особого театра войны. Адмирал мысленно быстро просмотрел события последнего времени перед началом Русско-турецкой войны, свои действия в связи с прорывом германских кораблей «Гебен» и «Бреслау» в Дарданеллы и свою настойчивость в вопросе о выступлении Турции на стороне Германии.
4 августа 1914 года Англия предъявила ультиматум Германии. В это время адмирал Сушон со своими кораблями германской Средиземноморской дивизии находился в Мессине (Италия). 5 августа начались военные действия. Германская эскадра оказалась запертой в Мессинском проливе. Прорыв «Гебена» и «Бреслау» через Гибралтарский пролив в Германию не обещал успеха из-за неудовлетворительного состояния котлов на «Гебене». Кроме того, у Гибралтара их сторожили два английских линейных крейсера.
Берлин сообщил: «Английская эскадра в Адриатическом море». Перед Сушоном стоял вопрос – выполнить ли свое намерение войти в Дарданеллы или прорваться в Адриатическое море. Приказа о прорыве в Константинополь добился у кайзера адмирал Тирпиц, но, по настоянию министерства иностранных дел и с согласия начальника морского генерального штаба, приказ был отменен. Но он, Сушон, достаточно хорошо понимал политическое положение и достаточно хорошо лично знал турецких политиков, и считал вполне возможным вовлечь Турцию в войну на стороне Германии. Он знал, что лучшие головы в турецком кабинете ясно сознают, что победа России и Англии равносильна гибели Турции, по крайней мере европейской Турции. Введя свои корабли в Дарданеллы, он поставит нейтралитет Турции под удар. Настойчивость, провокация и золото сделают свое дело. Адриатическое море – это ловушка, оковы пассивности австрийцев… Нет, он ничего не изменил в своем приказе о прорыве в восточную часть Средиземного моря и взял всю ответственность на себя. Он помнит каждое слово своего приказа:
