– Молодой человек, на вас до сих пор не надели наручники?

– Только благодаря вам, – произнес тот. – Если бы вы не вмешались, суперинтендант уже давно посадил бы меня за решетку.

– Даже не знаю, как вас благодарить, – проговорила Дени Арден. – Если бы вы не повлияли на мистера Кэннока, он ни за что не поверил бы Роджеру.

Она была такой серьезной и искренней, что Мордекай Тремейн даже смутился. Его по ошибке назвали героем и наградили медалью за выдуманный подвиг.

– Известно ли вам, что на самом деле опекун не возражал против вашего брака? – спросил он.

Дени Арден посмотрела на него с удивлением:

– Категорически возражал. И мы не могли понять почему.

– Что заставило вас упомянуть об этом? – поинтересовался Роджер Уинтон.

– Неважно, – ответил Мордекай Тремейн. – Кстати, вы уверены, что он вас ненавидел?

Уинтон нахмурился:

– Нет, не уверен. Первое время после знакомства с Дени наши отношения складывались нормально. И вдруг все изменилось. Иногда возникало странное ощущение, будто Джереми произносил чужие слова. Играл заученную роль. Мне казалось, что я просто воображаю то, что хочу видеть, чтобы не терять надежды. Но сейчас, когда вы об этом спросили, понимаю, что дело не в этом.

– Вероятно, – кивнул Мордекай Тремейн.

Он часто задумывался о Дени Арден и Роджере Уинтоне. Искренняя любовь всегда дарила его сентиментальной душе утешение.

День выдался нелегким. Страх перед журналистами держал обитателей дома в напряжении. Чувствовалось, что всем хочется уехать, но выбраться на свободу никто не решается. Предстояло пережить дознание и похороны, которые были назначены на следующий день. Пропустить хотя бы одно из этих важных мероприятий не представлялось возможным: осуждение окружающих последовало бы немедленно и неотвратимо.

Вечером Мордекай Тремейн поднялся в свою комнату. Живой интерес к событиям увял в удушающей атмосфере страха и всеобщих подозрений, сменившись усталостью и разочарованием. Вера в человечество едва теплилась, грозя окончательно исчезнуть. Он распахнул окно и, посмотрев вдаль – на сияющие в свете луны заснеженные поля, – с облегчением вдохнул холодный воздух, с надеждой ощутил его прикосновение к разгоряченному лбу. До сих пор азарт погони поддерживал силы, а стремление соответствовать масштабу грандиозной задачи вдохновляло на интеллектуальные подвиги. И вот задача сузилась до обычного уравнения. Пришлось близко познакомиться с участниками драмы, и вместо причудливых созданий, требующих бесстрастного изучения и холодного анализа, появились реальные люди, среди которых приходилось жить. А главное, теперь он точно знал, кто застрелил Джереми Рейнера.

Внезапно убийство словно превратилось в болезненное личное переживание. Оно несло трагедию, ужас и суровое наказание человеку, рядом с которым миновало несколько дней, показавшихся вечностью. Мордекай Тремейн вздрогнул, снова перебрал в уме все доказательства и в очередной раз пришел к неизбежному выводу. Не желая верить очевидным фактам, попытался найти ошибку в рассуждениях и определить хотя бы мелкий штрих, позволявший усомниться в верности своей версии.

Но ошибки не было. И сомневаться не приходилось. Тремейн не знал всей истории. Суперинтенданту Кэнноку придется доказать кое-какие подробности, о каких он мог лишь догадываться. Но правда смотрела в глаза – ужасная и неоспоримая.

Мордекай Тремейн закрыл окно и лег в постель. Начал читать «Романтические истории», однако сосредоточиться не смог. Через несколько минут он закрыл журнал, выключил свет и приказал себе уснуть.

Очнувшись от нервного, полного тревожных видений сна и выйдя из комнаты, Тремейн попал в круг людей, каждый из которых со страхом и нетерпением ожидал дознания. Мороз сменился оттепелью. Снег начал таять, и укрывшая землю белая пелена превратилась в грязные лохмотья слякоти. Наступило безрадостное утро, не сохранившее даже смутного воспоминания о сказочном Рождестве.

Прежде чем отправиться в деревню, Мордекай Тремейн украдкой вошел в комнату, где стояла елка. Тусклый серый свет представил дерево не в лучшем виде. Ветки уныло поникли, украшения перекосились, а мишура утратила блеск.

Похороны не принесли острых переживаний. Священник провел в деревенской церкви службу, после чего Джереми Рейнер обрел вечный покой на небольшом кладбище. Торжественный обряд ничем не отличался от прочих, веками проходивших в древних стенах.

Дознание началось днем в местной школе. Мордекай Тремейн с любопытством разглядывал деревянные парты, доску, яркие карты на стенах и пытался представить красочные сцены учебы, но стоявшая перед ним важная задача не располагала к веселью.

Коронер оказался быстрым, по-военному точным юристом, отлично знавшим свое дело. Полицейское расследование он считал единственно верным и не мог допустить хаотичного развития событий. Свидетелей опрашивал лаконично и четко, не позволяя им отклоняться от темы, и скоро определил, что Джереми Рейнер был убит одним человеком или группой лиц, чья личность пока не установлена.

Мордекай Тремейн показаний не давал. Из обитателей дома к ответу призвали только Бенедикта Грейма, Дени Арден и Николаса Блейза. В качестве остальных свидетелей выступили сотрудники полиции, в том числе доктор и суперинтендант. Кэннок отвечал коротко и официально, явно не желая раскрывать информацию, а доктор говорил на профессиональном языке, часто используя медицинские термины.

Во время перекрестного допроса Мордекай Тремейн изучал присутствующих. Помимо обитателей Шербрум-Хауса и репортеров в школу проникли несколько деревенских жителей. Возле дальней стены, чрезвычайно заинтересованные процессом, стояли двое: Дезмонд Латимер и тот самый человек, которого Николас Блейз назвал Бреттом.

Латимер был встревожен. На его лице застыло выражение какого-то предчувствия. Казалось, он ожидал, что с минуты на минуту ему на плечо опустится тяжелая рука констебля. Заметив на себе внимательный взгляд Тремейна, Латимер сразу же отвернулся. Бретт, напротив, вызывающе посмотрел на Тремейна и презрительно усмехнулся.

Когда дознание закончилось, пробиться к суперинтенданту было непросто: Кэннока окружила плотная толпа. После нескольких попыток Тремейну все-таки удалось поймать его взгляд, и офицер знаком показал, что необходимо срочно поговорить. Тремейн кивнул, медленно выбрался на размокшую дорогу и зашагал в сторону Калнфорда.

Никто, кроме Напьеров, не обратил внимания на его уход. Супруги стояли возле школы, в отдалении от остальных. На фоне серого камня, низкого свинцового неба и грязного снега они казались еще скучнее и зауряднее, чем обычно. Эвелин Напьер сжала руку мужа. Мордекай Тремейн не слышал слов, но знал, что оба со страхом смотрят ему вслед. Он не подал виду, что заметил это, однако задумался. Пройдя поворот дороги, скрывший его от посторонних глаз, Тремейн остановился. Примерно через десять минут рядом притормозила машина суперинтенданта. Кэннок открыл дверцу и шутливо проговорил: