– Вы, Ник, – негромко ответил Мордекай Тремейн.

Воцарилось молчание. А потом Николас Блейз неуверенно проговорил:

– Не думаю, Мордекай, что последнее замечание соответствует хорошему вкусу.

Тремейн медленно встал с дубового сундука, на котором сидел.

– Убийство также не соответствует хорошему вкусу, – бесстрастно заметил он.

Тремейн поднял тяжелую крышку, сунул руку внутрь и принялся что-то на ощупь искать среди накопившегося за долгие годы хлама. На дне он обнаружил небольшой мешок. Тремейн вытащил находку из сундука, раскрыл и достал содержимое: кусок цветной бечевки, украшенную блестками бумагу и странную коллекцию вещиц, среди которых оказались карманные часы, авторучка, брошка с драгоценными камнями и кожаный несессер.

Николас Блейз дышал лихорадочно. В его темных глазах застыла неуверенность и смертельный страх.

– Что это такое? – спросил он дрожащим голосом.

– Вам лучше знать. Вы спрятали сюда эти предметы, сняв с елки. Решили, что хранить их у себя опасно, но уничтожить не смогли и не отважились вынести из дома. Очевидно, вспомнили о старом сундуке и спрятали до лучших времен в надежде, что даже если кто-нибудь найдет, то о вас не подумает.

Блейз нервно облизнул губы:

– Вы с ума сошли! Зачем мне понадобилось убивать Бенедикта?

– Причина простая и древняя, – пожал плечами Тремейн. – Деньги.

Секретарь попытался изобразить презрение:

– Какой смысл? Убив Бенедикта, я бы лишился работы. Вряд ли в завещании меня ждет крупная сумма – тем более такая, ради которой стоило бы ускорить кончину хозяина.

– Вы разработали план. Не сомневаюсь, что даже убедились, что Бенедикт не завещал вам подозрительно большого наследства. Хотели доказать полиции, что его смерть ничего вам не даст. Более того, пытались создать впечатление, будто вас ждут убытки, поскольку ваши отношения с мистером Греймом выходили за рамки служебных. Но наследство вас не интересовало. Вы знали, что, убив Бенедикта Грейма, обеспечите себе источник средств, который не иссякнет долгие годы.

– И что же это за золотые копи?

– Шантаж, – ответил Мордекай Тремейн ледяным тоном. – Сразу после приезда мне бросился в глаза всеобщий интерес к елке. Причем интерес совсем не простой. Обитатели дома казались очарованными, едва ли не загипнотизированными. Джереми Рейнер вошел в комнату, когда вы с мистером Греймом наряжали елку, и замер, не в силах отвести взгляд. Профессора Лорринга я обнаружил сидящим почти в полной темноте с таким видом, словно он собирается разрубить несчастное дерево на куски. А Остин Деламер, едва приехав, спросил, стоит ли уже елка.

Естественно, мне хотелось понять, чем именно заурядное дерево привлекло повышенное внимание гостей мистера Грейма. Причем внимание откровенно недружественное. С виду самая обычная елка. Более того, идея Бенедикта показалась мне очень милой. Я увидел лишь старинную рождественскую традицию: нарядить елку и приготовить каждому небольшой, но приятный подарок.

Однако простое объяснение никак не соответствовало тем событиям, которые происходили в действительности. Дерево вызывало у людей неприязнь и даже страх. Попытка найти причину странных чувств привела меня к нескольким любопытным открытиям.

В частности, выяснилось, что из года в год в доме собирались одни и те же люди. Каждый из них считал важным провести Рождество вместе с Бенедиктом Греймом. Например, Остин Деламер приехал, несмотря на крайнюю занятость. Джереми Рейнер собирался отправиться в Америку, но отменил запланированное путешествие. Не исключено, конечно, что, обожая Бенедикта и зная о восторженном отношении доброго друга к Рождеству, все боялись обидеть его. Но почему-то эта версия не внушала мне доверия.

Сомнение вызвало присутствие Эрнеста Лорринга. Профессор приехал впервые, так что не мог разделить общего поклонения дружбе и верности традициям. Да и в компанию абсолютно не вписывался. Не хотел ни с кем общаться и не выказывал ни малейшего намека на рождественское настроение. Возникало впечатление, что мистер Лорринг явился в Шербрум-Хаус против своей воли. Далее: Джереми Рейнер отказался от поездки в Америку. Даже Дени Арден не знала, почему он вдруг изменил планы. Если просто не хотел разочаровать мистера Грейма, то мог бы сказать об этом прямо.

Николас Блейз слушал молча, устремив на Тремейна полный ненависти взгляд.

– Вызвали сомнение и другие обстоятельства – например, отношение мистера Рейнера к Роджеру Уинтону. Поначалу они дружили, но потом Джереми внезапно изменился. Без видимой причины – так же, как позднее отменил путешествие за океан, – проникся к молодому человеку ненавистью и наотрез отказался дать согласие на брак. Во всяком случае, такое впечатление складывалось у стороннего наблюдателя, однако Шарлотта Грейм по секрету сообщила мне, что на самом деле Рейнер хорошо относился к Роджеру.

Далее пришлось задуматься о необычном поведении самой Шарлотты. Она почему-то побоялась подтвердить, что ездила в Калнфорд. Постаралась скрыть отношения с Бреттом, хотя в ее возрасте женщина имеет полное право поступать по собственному усмотрению. Кстати, именно Шарлотта поведала еще одну интересную подробность. Сказала, что, несмотря на репутацию заядлого шутника, Джеральд Бичли не имеет склонности к розыгрышам.

И наконец, Напьеры. Они отнюдь не производили впечатления супругов, довольных тихой деревенской жизнью. Напротив, Напьеры были скованными и напряженными, а на мои расспросы, давно ли живут в Шербруме и когда познакомились с Бенедиктом, отвечали уклончиво и невнятно.

Мордекай Тремейн замолчал, открыл окно и посмотрел на плывущие по небу легкие облака. В комнате воцарилась тишина. В эту минуту и он сам, и его собеседник словно находились в далеком, отрезанном от жизни и людей мире.

– И вот после долгих размышлений мне показалось, будто сложившаяся в доме странная ситуация может иметь лишь одно логичное объяснение, – продолжил Тремейн. – Если взрослые разумные люди делают то, чего не хотят, значит, у них нет выбора. Их заставляют поступать против воли. Нить привела к Бенедикту Грейму, ведь всех объединяло одно-единственное обстоятельство: гости постоянно приезжали к нему на Рождество и получали подарки с его елки.

Именно елка играла в драме главную роль. Страх перед ней ощущался в каждом из участников праздника и рождал напряжение, заметное даже под напускным весельем. Конечно, дерево служило лишь символом власти и всемогущества хозяина. Человек должен был немедленно исполнить любую его прихоть.

Шантаж не был банальным, грубым, требующим денег, денег и снова денег. Нет, он разрушал личность жертвы. Деньги Бенедикта Грейма не интересуют – возможно, потому, что на личные нужды ему хватает, материальная сторона жизни его мало привлекает. Он мечтает о материи менее ощутимой, но более страшной – о власти!

Вот что скрывается за внешне веселыми рождественскими праздниками. Их устраивает не бессмертный мистер Пиквик, с восторгом расточающий благодушие и доброту. Нет, здесь правит бал всемогущий тиран, с наслаждением хлестающий кнутом над головами рабов.