Марк, Люсьен и Матиас расстались в метро, и каждый пошел своей дорогой. В этот вечер Луи сторожил в компании с Матиасом на улице Солнца. Накануне они засомневались в правильности выбранных улиц, перечитали стихи, посмотрели карту Парижа и утвердились в своем решении. Люсьен по-прежнему склонялся к улице Луны, исходя из того, что луну можно назвать ночным светилом, то есть Черным Солнцем, потому что она освещает ночь. Луи был с ним согласен, но Марк сомневался. Луна, замечал он, светит отраженным светом, это мертвая планета, а значит, противоположная солнцу. Люсьен не слушал никаких возражений. Луна светит – и точка. И лучшей кандидатуры на роль Черного Солнца не найти.

Всю дорогу в метро Марк читал стихи, вывешенные в глубине вагона, маленькую зарисовку о снопах пшеницы, и не нашел в них ни малейшего намека на собственную судьбу. Ему неприятно было вспоминать то, что Луи сказал о металлических игральных костях. Скорее всего, Немец был прав, и Марка это огорчало. Потому что тогда все оборачивалось против Клемана. Его страсть к игре, редкая привычка играть в кости, пять кубиков, которые он таскал в рюкзаке, то, как ловко он с ними управлялся, его легковерный ум и суеверие, не считая прочих железных улик, о которых они вот уже десять дней старались не вспоминать.

Марк сделал пересадку. Он привязался к этому дураку, и ему было его жаль. Но кто мог подтвердить, что он и правда был дураком? И что, в конце концов, значит – быть дураком? На свой лад Клеман был не лишен утонченности. И многого другого. Он был музыкантом. Он был способным и внимательным. Меньше чем за два дня он освоил премудрость склеивания кусков кремния, а это уже кое-что. Но он никогда не слышал этих стихов, как уверял Люсьен. А что, если Клеман был настолько ловок, что сумел перехитрить Люсьена?

Марк вошел в вагон и остался стоять, держась за поручень, за который за день цеплялись три тысячи пассажиров, чтобы не упасть и не расквасить нос. Интересно, подумал Марк, почему в вагонах больше нет двойных стояков? Но это было бы слишком.

Два стояка.

Два игрока в кости.

Клеман и кто-то еще. Почему бы и нет? В конце концов, Клеман не один на белом свете. Может быть, в Париже живут тысячи игроков в кости.

Нет, конечно, не тысячи. Это старая игра, она давно вышла из моды. Но Марку нужны были не тысячи игроков, а всего двое, Клеман и еще один. Марк нахмурился. Секатор? Мог ли Секатор играть в кости? В сумке у него не было костей, в хижине тоже, но разве это что-то доказывает? А старый мерзавец Клермон?

Марк покачал головой. С чего бы им играть в кости? Нет, это не они.

Хотя почему нет? Все они, черт бы их побрал, жили в Невере, когда существовал институт… Игре можно научиться, игра распространяется, люди сходятся за игрой… Почему бы двум садовникам и Клермону не покидать кости как-нибудь вечерком дома у одного из них? Клеман мог просто научить их. И он…

И он…

Марк замер, сжав рукой поручень. Из метро он вышел суровый и неверной походкой дошел до улицы Золотого Солнца.

А Клеман…

Марк занял свой пост на углу у фонаря. Больше часа он наблюдал за прохожими на улице, то обходя фонарный столб, то прислоняясь к нему спиной, потом снова принимался кружить в радиусе пяти метров. Мысли в голове напряженно сжались, и он пытался разгладить их, как юбки мадам Туссен.

Потому что, в конце концов, Клеман…

В девять Марк оставил пост у фонаря, круто повернул и кинулся бежать по авеню Вожирар, выискивая глазами такси. Увидев свободную машину, он кинулся к ней, вскинув руку. И на этот раз рука сработала. Такси остановилось.

Через четверть часа Марк выскочил из такси. Было еще светло, и он с тревогой озирался в поисках укрытия. Рядом был только запертый газетный киоск, ничего другого не остается. Он прислонился к стенке, тяжело дыша, и стал ждать. Если придется караулить каждый вечер, придется подыскать более надежное укрытие. Машина Луи подойдет. Ему очень хотелось позвонить Луи, но Немец был в Бельвиле, на улице Солнца, с ним никак не связаться. Позвонить в «Красного осла» и предупредить крестного? А если Клеман за это время сбежит? Да и как выйти из укрытия хоть на минуту? Поблизости ни одной телефонной будки. Да у него и карточки нет. Отвратительная войсковая подготовка, сказал бы Люсьен. Пушечное мясо, предстоит кровавая бойня.

Марк вздрогнул и стал откусывать кожу возле ногтей.

Через сорок пять минут из дома вышел человек, и Марк сразу перестал паниковать. Надо тихонько идти за ним. Главное, не упустить из виду, не потерять. Может, он просто идет в бистро на углу, но упустить его нельзя ни в коем случае. Не дать себя обнаружить, наблюдать издалека, Марк шел следом, пропуская прохожих, опустив голову, но подняв глаза. Человек миновал пивную, потом вход в метро. Он шел не спеша, но в нем чувствовалась напряженность, он сутулился. На нем были рабочие брюки, а в руках старый кожаный рюкзак. Не останавливаясь, человек прошел мимо стоянки такси. Видно, он решил идти пешком. Значит, идти недалеко. И направлялся он не на улицу Луны, не на улицу Солнца и не на улицу Золотого Солнца. Он идет в другое место. Человек не шел куда глаза глядят, он уверенно шагал по намеченному пути. Один раз он все-таки остановился, чтобы быстро свериться с планом, а потом продолжил путь. Куда бы он ни шел, похоже, он направлялся туда впервые. Марк сжал кулаки в карманах. Уже почти десять минут они шли друг за другом, и этот уверенный шаг не походил на простую прогулку.

Марк уже начал жалеть, что не захватил ничего тяжелого. В глубине кармана у него был только ластик, который он крутил в пальцах. Он ему явно не поможет, если должно произойти то, чего он боялся, и если придется вмешаться. Он стал осматривать тротуар в надежде найти хотя бы камень. Пустая надежда. Булыжник на парижских мостовых большая редкость, тут не встретишь и простой камешек. Марк любил пинать их по тротуару. Свернув на улицу Сен-Доминик, в пятнадцати метрах он обнаружил контейнер со строительным мусором. Белыми буквами на зеленом фоне виднелась неумолимая надпись «трогать запрещается». Обычно сверху всегда копались трое-четверо парней в поисках старых книг, которые можно продать, медной проволоки, матрасов, одежды. В этот вечер охотников не нашлось. Марк взглянул на человека, который шел впереди, одним махом вскарабкался на кучу мусора, быстро отодвинул куски гипса, ножки стула и рулоны ковров и увидел целые залежи водопроводных труб. Он схватил короткую и увесистую свинцовую трубу и спрыгнул на землю. Человека уже было почти не видно. Он шел по эспланаде Инвалидов. Марк пробежал метров тридцать и перешел на шаг.

Они шли еще пять минут, потом человек замедлил ход, опустил голову и свернул влево. Марк не знал этот квартал. Он посмотрел на название улицы и ахнул. Человек только что ступил на маленькую улицу Кометы. Боже мой, комета… Как они могли пропустить ее на карте Парижа? Прошляпили. Они не просмотрели все четыре тысячи названий улиц столицы. Покудахтали и ограничились луной, солнцем и звездой. Дилетанты. Никто не подумал о комете, летучем сгустке льда и пыли, светящемся шаре, черном солнце… В довершение всего улица Кометы оказалась в двух шагах от перекрестка Башни Мобур. «Чьей Башни больше нет…» Башня, Комета… Это сумела бы разглядеть даже самая обычная муха.