откровением… Христианское восприятие и осмысление этих нехристианских источников привело к возникновению новой синкретической духовности, часто именуемой герметизмом эпохи Возрождения… Тесно связанным с этим новым типом «герметического» христианства было движение синкретической духовности на основе взаимного обогащения еврейских и христианских традиций… результат известен как христианская каббала… Вместе с христианским герметизмом она стала основой ренессансного проекта очищенной христианской магии или оккультной философии, в контексте которой христианские символические системы были обогащены новыми элементами, производными от астрологии, естественной магии и алхимии[425].

Очевидно, что в эпоху Возрождения происходит синтез этих разрозненных и появившихся в разных культурных традициях и в разное время элементов в единое поле. Безусловно, современный нью-эйдж активно обращается к темам той же каббалы или герметизма; но очевидно и то, что такое обращение резко отличается от контекстов и целей, с которыми обращались к ним мыслители эпохи Возрождения, да и сами их непосредственные адепты. Здесь мы опять возвращаемся к проблеме новизны нью-эйдж. Получается, что эзотеризм либо ушел со сцены, оставив место явлению новой духовности, либо трансформировался вследствие определенных факторов. Ханеграафф предлагает именно второй вариант. Эзотеризм переживает процесс секуляризации в XIX веке, так же как и христианство[426]; как и христианству, ему необходимо выстроить новые стратегии по взаимодействию с миром и, как следствие, измениться.

За точку невозврата Ханеграафф предлагает принять начало XIX века, когда в западной культуре возникает два течения — романтизм и оккультизм. Оба явления напрямую связаны с эзотеризмом, а точнее, выражают процесс его трансформации. Романтизм в данном случае понимается как продукт слияния эзотеризма предыдущих эпох и движения контрпросвещения. Тенденция к «расколдовыванию» мира, тяга к прогрессу породили реакцию, одновременно вылившуюся в критику современной культуры и бегство в зачарованное прошлое, которое (поскольку процессы необратимы) нельзя было уже вернуть, а можно лишь пересоздать заново[427]. Таким образом, романтическое течение вошло в эзотеризм XIX и XX веков, во многом заложив основы нью-эйдж, а точнее его критическое отношение к современному миру[428].

Второй формой трансформации эзотеризма является оккультизм. Ханеграафф предлагает рассматривать этот термин не в тириакьяновском смысле практической стороны эзотеризма, вводя следующее определение: оккультизм

может быть определен как категория в изучении религии, в состав которой входят либо все попытки эзотериков прийти к соглашению с расколдованным миром, либо попытки обычных людей найти смысл в эзотеризме с точки зрения расколдованного светского мира[429].

То есть в форме оккультизма эзотеризм принимает достижения научной мысли, которую он в форме романтизма активно критикует. Разумеется, это принятие неполное, часть идей берется, а часть отвергается. Но именно из‐за такого смешения мы и получаем феномен нью-эйдж. Самыми яркими примерами оккультизма (sensu Ханеграафф) являются спиритуализм (с эмпирическим методом познания духовного мира), теософия и антропософия (с встраиванием идеи эволюции в духовную жизнь); а его предшественниками, заложившими основы синтеза, были Месмер и Сведенборг. Причем последний занимает в эзотерической вселенной место сродни Канту, поскольку именно его работы впервые конструируют «nouveau esotericism (i. e., occultism)»[430].

Пройдя таким путем точку невозврата, эзотеризм изменился, но еще не стал нью-эйдж (ведь теософию и спиритуализм мало кто склонен причислять к этому движению, в основном все ведут речь о них как о предшественниках), ему еще надо было отразиться в «зеркале секулярной мысли» (по поэтическому выражению Ханеграаффа). Таких отражений амстердамский профессор насчитывает четыре: теория каузальности, новый (теософский) взгляд на религию, объединяющий различные религиозные традиции, новый эволюционизм и новая психология[431]. Все эти «отражения» мы уже с легкостью находим в движении нью-эйдж, оформившемся, напомним, в середине 1970‐х годов.

Отдельно стоит обсудить последнее из четырех «отражений» — новую психологию. Ни для кого не секрет, что психологизм играет важную, быть может даже определяющую, роль в движении нью-эйдж. Здесь на ум приходит и идеология позитивного мышления, и идея «Я-Бог», и тема конструирования реальности посредством разума, и различные спекуляции о роли разума, сознания и бессознательного в духовной эволюции человека. Исходной точкой создания такого синтеза между психологическими теориями и секуляризованным эзотеризмом, по Ханеграаффу, была психология К. Г. Юнга, который и создал условия для «психологизации религии и сакрализации психологии»[432]. Интересно, что при этом в своем учении Юнг сумел избежать искушения секуляризацией, не стать оккультистом (sensu Ханеграафф), а воссоздать в своей системе органичный синтез науки и эзотеризма в духе алхимического мировидения Парацельса. Представляется, что в данном случае Юнг уникален для XX века, поскольку является своего рода пришельцем из иных эпох.

Итак, нью-эйдж для Ханеграаффа — секуляризованный эзотеризм. В заключение приведем цитату, где in extenso излагаются все основные особенности его взгляда:

Вся религия нью-эйдж характеризуется тем, что выражаемая ею критика современной западной культуры строится на альтернативе, полученной из секуляризованного западного эзотеризма. От традиционного эзотеризма она заимствует примат личного религиозного опыта и посюсторонний холизм (альтернативу дуализма и редукционизма), но, как правило, переосмысляет эзотерические принципы с секуляризованной точки зрения… Религия нью-эйдж не может квалифицироваться как возвращение к допросвещенческому мировидению, но должна рассматриваться как новый синкретизм эзотерики и секулярных элементов. Как ни парадоксально, критика нью-эйдж современной западной культуры выражается в значительной степени на языке и в границах этой же самой культуры[433].

Таким образом, Ханеграафф разворачивает перед нами целую панораму истории религиозных и интеллектуальных исканий, приведших к формированию на самом деле не столь уж и нового движения Новой Эры. Причем приход нового тысячелетия никак принципиально не должен был повлиять на существование и развитие секуляризованного эзотеризма, что, как мы видим ныне, вполне подтверждается. Правда, сам Ханеграафф отмечает одну важную тенденцию в трансформации нью-эйдж — от идеализма 1970‐х к утилитаризму и коммерциализации 1990‐х, что, возможно, и очерчивает новые перспективы перед эзотеризмом в XXI веке.

Существовал ли эзотеризм до эпохи Возрождения?

Как видно из предыдущего экскурса, западный эзотеризм возник и развился в историческом промежутке от эпохи Возрождения до современности. А что было до этого момента? В определении эзотеризма, приведенном выше, видно, что до этого существовали гностицизм, неоплатоническая теургия, герметизм и др., но можно ли именовать эти явления западным эзотеризмом? В строгом смысле слова нет, так как референтный корпус эзотеризма сформировался именно в синкретизме эпохи Ренессанса. Каббала, гностицизм, неоплатонизм и герметизм были прочитаны мыслителями этой эпохи, реинтерпретированы и уже через эти прочтения синтезировались в единое поле, которое и можно именовать эзотеризмом. Но по всей видимости, этот вопрос не дает покоя Ханеграаффу до сих пор. Он предпринял несколько попыток ответить на него, эти разработки носили