Все-таки не настолько уж обманчивым было впечатление об Адриане как о медведе. Он вон даже отдыхать предпочитает в глуши и другого варианта не видит. Интересно, он вообще не знает о местных достопримечательностях или просто не вспомнил о них?

Аптека располагалась на первом этаже основательного двухэтажного дома с чердаком под зеленой черепичной крышей. Дом был сложен не из кирпича, а из неровных камней, щели между которыми густо поросли мхом, отчего коттедж напоминал большой пень и казался не то что старым — древним! Складывалось впечатление, что именно с него начался этот город.

— Необычное здание, — не удержалась я от замечания, когда мы подошли к темно-коричневой двери с витражным стеклом в верхней половине.

— Да, одно из старейших в городе, — подтвердила мои догадка спутница. — К слову, с самой постройки было домом алхимика.

Тренькнул колокольчик, возвещая о визите посетителей. Помещение лавки оказалось под стать общему виду дома. Сквозь витраж двери и пару мутноватых окон проникало немного света, и внутри было сумрачно, а на искусственном освещении хозяин экономил. Впечатление усиливали темные стены, обшитые деревянными панелями, и скрипучий паркет под ногами, укрытый, кажется, не менее древней ковровой дорожкой красно-коричневого цвета.

Вдоль стен почетным караулом выстроились массивные витрины, в которых пузырьки современных лекарств и всевозможные яркие коробки смотрелись потрясающе чужеродно. Они единственные не давали почувствовать, будто мы шагнули в прошлое по меньшей мере на пару веков. А шкафы, казалось, неодобрительно кривились, мечтая выплюнуть эту гадость.

Между витрин нашлось место для пары стульев с высокими спинками, а в противоположном от двери торце прямоугольного помещения разместился широкий тяжелый прилавок со старинным кассовым аппаратом — я такие только в музее видела. Еще там имелась бронзовая настольная лампа, дававшая куда больше света, чем окна.

На звук колокольчика из глубины дома, куда вела неприметная дверка в углу, появился аптекарь. И я с удивлением сообразила, что мы уже знакомы.

— Госпожа Дхур, госпожа… Лавиния, если я не ошибаюсь? — вежливо улыбнулся мужчина. — Добрый день.

— Здравствуйте, а вы… кажется, господин Донт? — припомнила я, сразу узнав аптекаря из поезда.

На вид ему было лет семьдесят: подтянутый, моложавый мужчина с волосами того красивого цвета, который обычно называют «сажа и пепел», — темно-серые с легким серебристым отливом. Оттенок, которого сейчас пытаются добиться едва ли не все столичные модницы, и большинство — безуспешно.

В остальном Зенор Донт был эдаким типичным алхимиком или аптекарем — с аккуратной бородкой и в очках, в белом лабораторном халате поверх рубашки и жилета. Пожалуй, единственной деталью, которая отличала его от стереотипа, было заметное косоглазие: левый глаз смотрел вверх и в сторону. В здешнем мрачном антураже эта деталь почему-то показалась зловещей. Усугубила впечатление и большая картина, висящая на стене за прилавком, — она настолько потемнела от времени, что почти сливалась с цветом стен. Вот так с ходу даже нельзя было разобрать, что именно там изображено — то ли батальная сцена, то ли нечто пасторальное.

— Да, все верно. Чем могу помочь? Опять захворал кто-то из ваших любимиц?

— Нет, к счастью, — заверила моя спутница. — Я бы, пожалуй, взяла еще вашего славного желчегонного чая, но я здесь больше как проводник. Эта милая девушка лишилась своих таблеток, и я вызвалась проводить ее до аптеки.

— Каких именно таблеток?

— Честно говоря, я не помню название, — поморщилась я, но кстати сообразила: — Зато у меня есть рецепт!

Именно того лекарства в аптеке не оказалось, но Донт предложил замену, и спорить я не стала. Пока он доставал откуда-то из-под прилавка нужные таблетки и чай для моей спутницы, я разглядывала картину. Вблизи оказалось, что это ростовой портрет сидящего в кресле мужчины, причем портрет, судя по пышному воротнику рубашки, по меньшей мере пятивековой давности, уж очень мода специфическая.

— Как успехи у нашего доблестного шерифа? — полюбопытствовал Донт, когда я рассчитывалась.

— Ищет, — вежливо отозвалась я. — Надеюсь, он быстро разберется в этом деле.

— Мне кажется, тот, кто рискнул связаться с духом, безумен и способен на все, — хмуро качнул головой аптекарь. — Успокаивает только, что наш Блак — редкий профессионал, который справится с любым духом. На случай, если вдруг убийца выпустит еще кого-то. Очень нам повезло, что он остался здесь после службы.

— Кстати, а вы не знаете, как именно на него повлиял Разлом? — заинтересовалась я. — Не бывает ведь такого, чтобы никаких последствий.

— Ну, одно вы видели, — улыбнулся Донт. — Когда он уставший, он не в себе, становится довольно грубым и даже немного буйным. Хотя на моей памяти никто не пострадал… Да, госпожа Дхур?

— Адриан — хороший мальчик, — поджала губы та. — Он неспособен кого-то обидеть. Даже в таком состоянии.

— Вот и я о том же. Ну и кроме того… — Аптекарь запнулся, но потом махнул рукой: — Да ладно, и так весь Клари знает. У нашего шерифа проблемы с чтением и письмом, ему трудно воспринимать буквы. Но, между нами, это далеко не самое страшное, что может сделать Разлом с человеком. Дрянное место. — Он нервно передернул плечами.

— Вы там были? — изумленно предположила я.

— Очень давно и случайно, проездом. — Донт скривился, на мгновение как будто весь сжался, но быстро взял себя в руки и расправил плечи. — И предпочитаю об этом липший раз не вспоминать. Прошу прощения. — Он вежливо улыбнулся и отвлекся на новую посетительницу — пожилую сухонькую женщину.

Госпожа Дхур тоже тепло поздоровалась с ней, а я предпочла под шумок ускользнуть, попрощавшись и тихо поблагодарив за помощь. Очень-очень тихо, так, чтобы меня не услышали и не решили проводить еще куда-то. Правда, сложилось впечатление, что маневр этот не остался незамеченным.

Разговоры с Савином Тургом, его дочерью и зятем добавили Адриану пищи для размышлений и подозрений. Для начала выяснилось, что этот мужчина родился в городке неподалеку от Разлома и службу свою начал в тех же краях: возил грузы некромантским военным частям. Потом его перевели в другие места, но там осталась родня, друзья и знакомые, поэтому малую родину Тург навещал нередко.

По стечению обстоятельств примерно в тех краях он был и в момент появления последнего из одержимых. И хотя уверял, что находился далеко и никакого отношения к тем событиям не имел, проверить это сейчас было невозможно. Как и слова мужчины о том, что он был незнаком с покойным журналистом.

А вот того, что перестал ездить к Разлому именно после тех трагических событий, не отрицал, заявив, что на костре он видал это проклятое место, и раз уж выдалась возможность обосноваться на другом конце лепестка и больше никогда не видеть негостеприимных родных краев, он ею воспользовался в полной мере и с большим удовольствием. Тем более родители к тому времени умерли и никаких нравственных долгов не осталось. Вполне понятное и распространенное желание, Блак прекрасно его понимал, что, однако, не отменяло иных возможных причин такого разрыва.