Еще несколько секунд Вержбицкий держал трубку возле уха, затем сказал:

– Хорошо.

И положил трубку на рычаг.

В квартире никого не было, кроме нее. Татьяну Алексеевну никто не встретил, никто не поинтересовался ее делами, никто не помог снять обувь и плащ.

Раздевшись, она прошла на кухню, достала из шкафа бутылку коньяка и бокал. Поставила на стол, потом села на диванчик и надолго задумалась.

– Орлов, Орлов… – проговорила она задумчиво. – И почему ты был такой сволочью?

– Сам не знаю, – ответил Макс, присев рядом. – Возможно, некому было меня перевоспитать. С тобой мы общались слишком мало.

– Надо же… – Она усмехнулась. – Затащил меня в постель на первом же свидании. Ты настоящая свинья, Орлов!

Максим вздохнул и сказал виноватым голосом:

– Мне стыдно, что я так поступил. Но в то время я думал не головой, а другим местом.

– Понять не могу, как я повелась на твои чары? Я же знала, что ты бабник!

Орлов невесело усмехнулся:

– Если бы я тебе сказал, сколько женщин пали их жертвами, ты бы сильно удивилась!

– А ты знаешь, сукин ты сын, что после тебя я не встречалась с мужчинами несколько лет? Не могла! Тосковала по тебе так, словно ты и впрямь был моим мужем! Подумать только, я много лет тосковала по такому мерзавцу!.. И до сих пор тоскую. Это сумасшествие… Наверное, со мной что-то не так. Наверное, я какая-то неправильная!

Максим молчал. Он разглядывал лицо Татьяны так, словно видел его впервые.

– Черт… – с досадой проговорила она. – Влюбилась, как девчонка! А для тебя я была всего лишь крохотным эпизодом. Пятничным сексом, как говорит нынешняя молодежь.

Она взяла бутылку, отвинтила крышку и наполнила бокал коньяком. На этот раз Максим не пытался ее остановить. Она выпил весь коньяк, поставила бокал на стол и сипло проговорила, глядя в пространство:

– Сукин ты сын… Ведь ты был моим первым мужчиной.

– А ты – моей последней женщиной, – с горькой иронией сказал Максим.

Несколько секунд он колебался, а потом протянул руку и нежно погладил Татьяну ладонью по щеке. Она чуть склонила голову набок, словно и впрямь уловила тепло его ладони.

– Я напилась… – доверительно сообщила она своему незримому собеседнику. – Мне кажется, что ты до сих пор со мной. Меня надо лечить. Определенно!

Она улыбнулась и потерлась щекой о невидимую ладонь Максима.

– Я скучаю по тебе, Макс Орлов. Но если бы ты сейчас передо мной появился, я бы тебя убила!

– Это вполне по-женски, – сказал Максим.

– Макс Орлов… – бормотала Татьяна. – Макс Орлов… Негодяй… Гнусный… Подлый… – Она сделала паузу и договорила: – Любимый…

Затем положила голову на руки и закрыла глаза.

– Спи, милая, – с нежностью сказал Максим. – Спи, моя дорогая! Надеюсь, ты запаслась аспирином, потому что утром тебе будет очень плохо.

Когда Вержбицкий и его водитель подъехали к дому целительницы Розы Матвеевны, часы показывали уже одиннадцать. На улице стемнело, но высокий кирпичный забор был ярко освещен тремя лампами, больше похожими на прожекторы.

– Неплохо живут современные колдуньи, – усмехнулся Георгий Сергеевич, осматривая забор и башню, взметнувшуюся над ним. – Не удивлюсь, если во дворе у нее стоит «Феррари» или «Порше Кайен».

– Цыгане – народ ушлый, – заметил шофер. – Но я их не люблю. У них глаза нехорошие.

– Глаза у нас у всех – на любителя, – усмехнулся Вержбицкий. – Жди меня здесь.

Он открыл дверцу «Мерседеса».

– Георгий Сергеевич, может, я все-таки с вами? – предложил водитель. – Цыгане ведь.

– Нет. Жди здесь.

Вержбицкий выбрался из машины, захлопнул дверцу и зашагал к высокому железному забору. Остановившись возле калитки, он нажал на кнопку домофона. Ждать пришлось довольно долго. Наконец знакомый женский голос спросил:

– Кто там?

– Клиент, – насмешливо отозвался Георгий Сергеевич. – Впу́стите или зайти попозже?

– Войдите.

Калитка с тихим мелодичным пиликаньем приоткрылась. Вержбицкий распахнул ее и вошел во двор. «Феррари» и «Порше Кайен» он не увидел, зато увидел огромный черный джип «Лэнд Крузер».

– Тоже неплохо, – иронично пробормотал Георгий Сергеевич.

Хозяйка уже ждала его на мраморном крыльце небольшого, но изумительно красивого двухэтажного особнячка. Это была высокая, статная женщина лет сорока пяти, немного погрузневшая, но все еще красивая. Смуглое лицо с огромными черными глазами и резкими морщинками по краям твердого рта, черные волосы гладко зачесаны и уложены в пучок. Поверх строгого черного платья – традиционный для цыган цветастый платок.

– Инкэр тыри чиб палэ данда, морэ! – крикнула она кому-то по-цыгански.

– На дар! – отозвался на том же языке мужской голос из кирпичного сарайчика, окруженного великолепными цветами, источающими пряный, душный аромат.

– Роза Матвеевна? – окликнул Вержбицкий женщину.

– Да, – ответила она глубоким, грудным голосом. – Входите в дом.

Она повернулась к открытой двери и первой вошла в дом. Вержбицкий последовал за ней.

Обстановка гостиной, в которую Роза Матвеевна ввела Вержбицкого, показалась ему почти аскетичной. Впрочем, строгая мебель, как отметил Георгий Сергеевич, была сплошь красного дерева, а потертый бледно-розовый ковер на полу был явно персидский и стоил не дешевле, чем «Лэнд Крузер», стоявший во дворе.

– Вы колдунья? – с ходу спросил Вержбицкий, привыкший всегда брать быка за рога.

Роза Матвеевна посмотрела на него своими черными глазами и ответила:

– Я занимаюсь магией.

– Белой или черной?

– То, что для одного добро, для другого зло. Разве не так?

Георгий Сергеевич усмехнулся:

– Вижу, мы с вами поймем друг друга.

– Присаживайтесь!

Она сделала плавный, величавый жест рукой, указывая гостю на кресло, обитое черной кожей, стоявшее возле резного готического стола.

Георгий Сергеевич сел в кресло, показавшееся ему жестковатым. Роза Матвеевна села в другое кресло, такое же, но стоящее по другую сторону стола. Она положила локти на стол, чуть подалась вперед и сказала своим глубоким, медлительным голосом:

– Я вас слушаю.

– Что, даже не будете зажигать свечи или дымить ладаном? – уточнил Вержбицкий.

Она покачала головой:

– Нет. Меня ценят не за дешевые фокусы, а за реальные дела. Так чем я могу вам помочь?