Терапевтическая программа была схожа с химиотерапией, которой подвергаются раковые больные. Я не горела желанием ее начинать, но была всеми руками «за», если она действительно сулила помощь. После недели лечения я поняла, что в школу вернусь не скоро. Много дней я чувствовала недомогание и была измотана физически и эмоционально.

После месяца пропусков завуч позвонил маме и сказал, что я никак не смогу нагнать свой класс и окончить среднюю ступень вместе с товарищами. К этому моменту я потеряла всякую надежду. Я не только страдала от боли и была слишком слаба, чтобы ходить в школу или общаться с друзьями, но и лишилась возможности получить аттестат вовремя. Какой был смысл во всем этом?

Пару дней я жалела себя, а затем поняла, что на это уходит слишком много сил, и вспомнила слова дедушки: «Всегда есть исключение, и обычно это ты». Я вспомнила все рассказы о своем раннем детстве и подумала, как отчаянно мне пришлось бороться за жизнь. Раз уж я выстояла в таком юном возрасте, сейчас я не могла не преуспеть. Единственная разница заключалась в том, что в детстве я не знала, что все против меня, а теперь это было очевидно. Но я не могла опустить руки… Я не собиралась сдаваться без боя.

Я попросила маму сходить в школу и взять материалы всех пропущенных уроков. Я хотела нагнать одноклассников, пока лежу в постели. Я часами выполняла задание за заданием, пока не сделала их все. Попросив, чтобы мне и дальше приносили материалы, я довольно быстро нагнала свой класс. Я пропустила два с половиной месяца занятий, но по возвращении знала не меньше всех остальных. Я не только смогла получить аттестат, но и окончила восьмой класс с отличием и выступила с речью на выпускном.

Я сумела достичь того, что многим казалось невероятным. И снова я бросила вызов судьбе и стала исключением из правил. Хотя у меня были сомнения и порой я теряла надежду, я смогла сохранить позитив и закончить начатое. Прямо как та малышка в больнице много лет назад, я по сей день продолжаю бороться – не только за жизнь, но и за успех во всех своих начинаниях.

Просто запомните: все возможно – нужно лишь верить в себя!

Вы когда-нибудь пробовали рассказать свою историю болезни в перерыве между схватками, составляющем лишь пять минут? Добавьте к этому тот факт, что тремя месяцами ранее вы уже отвечали на все эти вопросы, а задающая их дамочка напоминает больничную Барби, и вы представите, как я стала матерью. Как только она закончила расспрашивать меня, в палату вошла такая же молоденькая дамочка, оказавшаяся дежурным врачом. Она подключила меня к фетальному монитору. С минуту посмотрев на экран и быстро оглядев меня, она заявила:

– Мы вас выписываем.

Что я ответила?

– Вот уж не думаю!

Беременность принесла мне множество новых эмоций и физических ощущений. Тошноту скрашивало понимание, что внутри меня растет здоровый малыш. Радость материнства затмевала страх нанести психологический урон моему будущему ребенку. Благодаря материнству я усвоила один урок, который не выучила на предыдущих жизненных поворотах: доверяй своим инстинктам.

– Вам нет смысла оставаться в больнице, – настаивала врач. – Раскрытие всего один сантиметр. Если вам слишком больно, чтобы ехать домой, я вас оформлю, но до родов еще как минимум сутки.

Меня оформили в 6.00. В 13.53 родился мой сын.

Через два дня мы с мужем Аароном привезли своего первенца домой и начали привыкать к новой жизни. Я смеялась, что мы в одночасье превратились в слуг: все подчинялось воле Джошуа Бергера – он один определял, когда нам есть, спать и принимать душ. Усталая, чересчур эмоциональная и выжатая как лимон, я все же старалась не терять позитива.

Шло время, и Джош подрастал. Он был веселым, добродушным малышом, который с удовольствием смотрел нам в глаза, перекатывался со спинки на живот и часто улыбался. Он набирал вес и уже в пять месяцев позволил нам высыпаться по ночам. Он любил слушать музыку и сказки, а его детский лепет всех ужасно умилял.

Джош развивался нормально, но кое-что меня настораживало. Я изложила свои тревоги педиатру, потому что малыш поздновато начал ходить и первыми сказал довольно необычные слова. Вместо стандартных «мама», «папа» и «ляля», Джош начал с «кошки», «коровы» и «козы» – в них всех были сложные звуки, для произнесения которых не надо было смыкать губы. Педиатр заверила меня, что поводов для волнения нет, хотя в семье у Аарона и были случаи аутизма. Джош устанавливал зрительный контакт и разговаривал.

– Если бы дело было в аутизме, он бы уже проявился, – заверила меня врач.

Но когда Джошу настала пора есть твердую пищу, я забеспокоилась сильнее. Он давился кукурузными хлопьями и не ел ничего, кроме пюре. Джош сам отказался от соски, но пил только воду и только из маленькой бутылки. Ему как будто не нравились продукты определенной температуры и текстуры. Я снова привезла его к педиатру и потребовала материалы для специальной образовательной, трудовой, физической и речевой терапии. Само собой, врач сочла меня матерью-истеричкой, но ради смеха все же дала мне необходимые материалы. Я не сомневалась, что моему сыну требуется особое внимание, и мне необходимо было как можно скорее начинать работать с ним.

Вскоре Джошу устроили аттестацию. В свои четырнадцать месяцев он уже ходил, но его хват и сидячее положение оставляли желать лучшего. Все согласились, что стоит перестраховаться, и Джошу назначили специальный комплекс занятий. К счастью, я не работала, а потому близко общалась со всеми терапевтами сына. Хотя в конце концов он привык есть твердую пищу разной консистенции, его развитие было замедлено. Он перестал говорить и начал засматриваться на некоторые картинки в книгах. Он без конца крутился на месте, не испытывая головокружения, и не откликался на собственное имя. По рекомендации трудового терапевта, я запросила неврологическую оценку Джоша. Педиатр согласилась на нее, но заметила:

– Сомневаюсь, что вы что-то найдете.

Именно после этой оценки я получила подтверждение того, чего боялась задолго до наступления беременности. Я даже не стала дожидаться диагноза. Ответив на все вопросы невролога, я просто спросила:

– У него расстройство аутистического спектра?

– Вероятно, – ответил он, – но я видел случаи и хуже. Сейчас необходимо организовать для него дополнительную терапию.

– И каков прогноз? – сквозь слезы спросила я.

– Прогноз здесь не дать. Могу лишь посоветовать не терять оптимизма.

Подавленные, мы с Аароном вышли из кабинета. Джошу был год и десять месяцев, но наверняка мы знали лишь его диагноз – ПРР-БДУ (первазивное расстройство развития без дополнительных уточнений).