— Я не знаю, о чем вы говорите, сэр.

— Знаете. Вы Филин. Вы поступили на эту работу с намерением продолжать свою деятельность с фотоаппаратом. Остановите меня, если я ошибусь. Но если подумать, вы скорее остановите меня, если я буду прав, верно? Вы увидели в газете объявление о вакансии личного слуги для мистера Рееса. Вам пришло в голову, что, попав в окружение мистера Рееса, вы сможете гораздо больше узнавать о планах мадам Соммиты на день. В тех случаях, когда мистер Реес сопровождал ее или когда его не было дома, и ваши услуги были не нужны, вы могли выскочить в комнату, которую держали специально для этой цели, переодеться в какой-нибудь причудливый наряд, напугать ее и сфотографировать в нелепом виде с разинутым ртом. Вы передавали снимок прессе и получали гонорар. Это было бесстыдно дерзкое решение, и оно сработало. Ваш наниматель остался доволен вашими услугами в качестве слуги, и вы приехали сюда с ним.

Марко напустил на себя оскорбленный вид.

— Разве это не чудесно? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретному, и картинно пожал плечами.

— Вы сделали вчерашний снимок, намереваясь отправить его в The Watchman, а через них — целому ряду газет, которым вы продавали свои фотографии. Я знаю, что вы это сделали. Под окном остались отпечатки ваших ног. Полагаю, это должно было стать вашей последней дерзостью, и, покончив с этим, вы бы подали заявление об уходе, потребовали бы свои деньги, удалились в какое-нибудь неприметное местечко и написали бы там свою автобиографию.

— Без комментариев, — сказал Марко.

— Я их и не ожидал. Вы знаете, где эта фотография сейчас? Знаете, Марко?

— Я не знаю ничего ни о какой ***ной фотографии, — сказал Марко, чей итальянский акцент стал менее заметным, а английский язык — гораздо более похожим на язык англичанина.

— Она пришпилена кинжалом к мертвому телу вашей жертвы.

— Моей жертвы?! Она не была моей жертвой! Не… — он умолк.

— Не в том смысле, что вы ее убили — вы это собирались сказать?

— Ни в каком смысле. Я не понимаю, о чем вы говорите.

— И я думаю, не составит большого труда найти ваши отпечатки на глянцевой поверхности снимка.

Рука Марко дернулась ко рту.

— Ну же, — сказал Аллейн, — вам не кажется, что вы ведете себя неразумно? Что бы вы ответили, если бы я сказал вам, что вашу комнату обыщут?

— Ничего! — громко ответил Марко. — Я бы ничего не сказал. Можете обыскивать мою комнату.

— Вы носите фотоаппарат при себе? Кстати, это ведь Strassman? Может быть, обыскать вас самого?

— У вас нет полномочий.

— К сожалению, это так. Послушайте, Марко. Просто рассудите сами. Я сообщу полиции то, что считаю фактами: что вы Филин, что вы сделали снимок, который сейчас приколот к сердцу мадам Соммиты, и что на нем, вероятно, есть ваши отпечатки. Если их нет, это не имеет значения. Столкнувшись с полицейским расследованием, газета, покупавшая ваши снимки, вас опознает.

— Они никогда меня не видели, — быстро сказал Марко и тут же спохватился; было видно, что он готов сам себя убить.

— Все происходило по почте, не так ли?

— Они никогда меня не видели, потому что я не… я никогда не имел к ним никакого отношения. Вы приписываете мне то, чего я не говорил.

— Ваша деятельность в роли Филина окончена. Женщина, которую вы терзали, мертва, вы заработали кучу денег и заработаете еще, если напишете книгу. С иллюстрациями. Единственное, что должно вас волновать — это вопрос, как эта фотография попала из вашей камеры на тело. Если вы не убивали Изабеллу Соммиту, то лучшее, что вы можете сделать — помочь нам найти того, кто ее убил. Если вы откажетесь, то останетесь главным подозреваемым.

Марко переводил взгляд с Трой на доктора Кармайкла и обратно, словно спрашивая у них совета. Трой отвернулась к окну.

Доктор Кармайкл сказал:

— Вам лучше сделать это. Запирательство не пойдет вам на пользу.

Последовало долгое молчание.

— Ну, — наконец произнес Марко и замолк.

— Ну? — спросил Аллейн.

— Я ничего не признаю.

— Но если предположить… — подсказал Аллейн.

— Но если чисто теоретически предположить, что Филин сделал тот снимок, о котором вы говорите. Что бы он стал с ним делать? Он бы сразу отправил его в The Watchman, разве нет? Он бы бросил его в почтовый ящик, чтобы его увезли в почтовом мешке.

— Или, — предположил Аллейн, — чтобы мистер Хэнли не заметил конверт, когда станет доставать почту из ящика, он мог бы незаметно положить его прямо в почтовый мешок, пока он еще не был запечатан и стоял в кабинете.

— Мог бы.

— Вы бы сказали, что он именно так и поступил?

— Я не говорю, как он поступил. Я не знаю, как он поступил.

— А вы знаете, что почтовый мешок вчера забыли отнести на катер и он все еще находится в доме?

Вид у Марко стал очень испуганным.

— Нет, — ответил он. — Это правда?

— Значит, если наши предположения окажутся правдой и если вы положили конверт с фотографией, адресованной редакции The Watchman, в почтовый мешок, возникает вопрос: кто ее оттуда забрал? Кто приколол ее к телу? Если, конечно, вы этого не делали.

— Это идиотизм — настаивать на этой лжи. Зачем вы это делаете? Где тут для меня мотив? Предположим, я был бы Филином. И что, я стал бы убивать курицу, несущую золотые яйца? Какой в этом смысл? Итак, в конце концов, человек, сделавший фото, не отправляет его. Он убийца и он оставляет снимок на теле.

— Как ваша фамилия?

— Смит.

— Понятно.

— Моя фамилия Смит! — закричал Марко. — Почему вы так смотрите? Почему бы мне не быть Смитом? Есть закон, запрещающий фамилию Смит? Мой отец был американцем.

— А мать?

— Калабрийка. Ее фамилия Кроче. Я Марко Кроче Смит. А что?

— У вас есть родственники по фамилии Росси?

— Ни одного. Почему вы спрашиваете?

— Между семьей Росси и семьей мадам Соммиты существует вражда.

— Я ничего об этом не знаю. Как я мог это сделать? — выпалил он. — Я даже не знаю, когда это было сделано, но все время с конца оперы и до того, как Мария нашла ее, я на своем посту. Вы видели меня. Все видели меня. Я прислуживаю за столом. Я помогаю в холле. Я хожу к катеру и обратно. У меня есть алиби.

— Возможно, это правда. Но возможно также и то, что у вас есть сообщник.

— Вы сумасшедший.

— Я говорю вам то, что подумает полиция.

— Это ловушка. Вы пытаетесь завлечь меня в ловушку.

— Если вам нравится так это называть — пожалуйста. Если вы этого не делали, то я хочу убедиться, что это так. Я хочу, чтобы вы не путались у меня под ногами. Я думаю, что Филин — это вы, и считаю вашу деятельность в роли Филина мерзкой, но я не обвиняю вас в убийстве. Я просто хочу, чтобы вы сказали мне, положили ли вы фотографию в почтовый мешок. В конверте, адресованном редакции газеты The Watchman.