Но этот сон пробудил меня. Напомнил, что я должен спасти Пчелку любым способом. Неважно на какие жертвы придется пойти, ради нее я готов на все. Любой грех можно оправдать перед собой и договориться с совестью. И только потерю Маи невозможно будет простить, ведь без нее для меня все лишится смысла.

Начиная день, я молился, чтобы новое задание приблизило меня к моей девочке. Сегодня мне предстояло пойти на лагерь иноверцев, удерживающих в плену, как говорил Хасан, наших собратьев. Засунув поглубже голос совести, говорил себе, что освобождение людей — благородное дело. Ведь не все среди них убийцы и я могу помочь выбраться на свободу абсолютно невиновному человеку. Правда веры в собственные уговоры все еще не хватало для того, чтобы без отвращения брать оружие в руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Выпрыгивая из фургона с автоматом в руках, я снова просил Всевышнего о том, чтобы мне не пришлось использовать оружие по назначению и том, чтобы я остался в живых и смог вернуть Маю домой. Сегодня мы пошли на задание ночью. Путь нам освещали лишь звезды. К счастью луна перерождалась и не выдавала нас своим светом.

Как и в прошлый раз мы оставили фургоны где-то в полукилометре от объекта. Песок усложнял задачу добраться до пункта назначения бегом. Но самой большой трудностью оказалась сам объект. Он напоминал крепость с высокими стенами и башнями наблюдения. Окружающую его территорию освещали прожекторы, превращая нашу миссию практически в невыполнимую. Увидев ожидающее нас в реальности, а не на бумаге, понял о неизбежности перестрелки и сопутствующих её жертв. У меня было распоряжение, прорваться внутрь и высвободить пленников. Но как это сделать без стрельбы я не представлял.

Притаившись вне зоны света прожекторов, мы ждали сигнала. Поодаль от того места где находился наш отряд, расположились ещё два. Со стороны второй группы вылетела ракета, попадая прямо в одну из башен форта. Взрыв, крики, огонь и ответная стрельба, привели в действие механизм войны. Всё внимание противника оказалось приковано к тому месту, откуда прилетел снаряд, отвлекающий его от остальных групп. Вторая выпущенная ракета окончательно заставила врага сосредоточить все силы на точке обстрела, открывая нам путь к объекту. Пробираясь к воротам форта, приготовился к бою. Адреналин в крови зашкаливал. А в голове была лишь одна мысль «выжить».

Руководитель отряда Джаббар жестом приказал заложить ворота взрывчаткой. Выполнив приказ спрятались вдоль стены чуть поодаль от огня. Как только снаряд прогремел, опалив нас жаром, надвинув на лицо шемаг, побежал вслед за остальными внутрь форта. В нашу сторону уже посыпались выстрелы. В этот момент прогремел еще один взрыв с другой стороны, но теперь все мое внимание было сосредоточено на происходящем вокруг. Следуя за лидером нашего отряда и прикрывая его, мы пробирались внутрь. Снова стрельба, крики, запах крови и горелой земли. Настоящая война. Та, что раньше встречалась лишь в фильмах и книгах, та самая, которая казалась такой далекой, что никогда не коснется меня или же моих близких, стала реальностью.

Я действовал на инстинктах, защищая себя и тех кто находился рядом. Видел, как мои пули попадают в плоть и шел дальше, подпитываемый страхом смерти. Достигнув цели, увидел как один из ребят кинул гранату в окно. Джаббар махнул мне и еще троим бойцам идти за ним. Остальные остались снаружи держать оборону, прикрывая наши спины. Пробираясь в глубину здания мы прятались от пуль и стреляли в ответ. Все происходило словно во сне и в то же время казалось каким-то ужасающе реальным. Я был и не я вовсе, выполняя приказы и следуя инстинкту самосохранения. Впервые меня не отвлекали посторонние мысли. Весь организм оказался настроен на выживание и ничего больше.

Спустившись в подвал Джаббар прострелил двум охранникам, находящимся там, руки и забрав их ружья, взял ключи от камер пленников, вскрывая одну дверь за другой. Заключенные выходили молча, заведя руки за голову, но услышав восклицания Джаббара поторапливающего их, опустили их, следуя за ребятами из отряда к выходу. Мимо меня прошел последний пленный.

— Хвала Аллаху, Господу миров! — прокричал он на русском.

Багровые лучи закатного солнца с упреком светили в глаза. Я не мог отвести взгляда от окрашенного в алый цвет неба. Переполненный восхищением с примесью некой тревоги, когда каждый волос на теле вставал дыбом, предчувствуя надвигающуюся грозу, думал о Мае. Красота увиденного завораживала, но в то же время мне казалось, что моя душа так же как и голубой клочок над головой, стремительно покрывается гранатовой пленкой. Хотелось кричать от боли, одиночества и груза вины. Но я проглатывал эмоции, обрекая себя вариться в них вновь и вновь.

Тяжело дышать. И без того сухой и обжигающий воздух, будто шипами раздирал гортань. С каждым новым днем я задыхался все больше. Чувствовал, что если меня не убьют в перестрелке на задании или что-то пойдет не так и не казнят свои же, то рано или поздно я не смогу сделать даже вдох чуждого мне воздуха. Терзаемый непосильным для моего духа бременем, лишенный всего, что делало меня живым, я иссыхал.

— Чёртова пустыня, — проговорил незнакомый хриплый голос. — Ни одного зелёного пятна, лишь песок перемешанный с небом, — справа от меня на лавочку присел мужчина, которого мы вызволили сегодня из плена.

По возвращению в деревню я не видел куда его увели. Но мне нетерпелось поговорить с ним. Узнать как судьба занесла его в это место, но больше всего я надеялся на его возможную помощь в поисках Пчелки.

— Думал выйду из того подвала и буду рад небу, песку. И знаешь? Я рад. Был рад. А сейчас все равно так же душно, как в той грязной клетке. И свободы никакой, — задумчиво добавил он, словно не для меня, а больше для самого себя.

Боль звучавшая в его монологе, эхом отдавалась во мне. Я понимал каждое слово, каждый звук и каждый полутон его фраз, ведь сам испытывал такую же дикую тоску по Родине и прежней жизни.

— Слышать речь на родном языке, словно бальзам для искалеченной души, — посмотрел на него, рассматривая хмурое лицо.

— Бальзам, говоришь? Так, кратковременное обезболивающее. Оно не сделает твое существование здесь счастливее, — печально проговорил он.

Смуглое лицо казалось какого-то землистого цвета. Кожа плотно обтягивала острые скулы, а впалые чайного цвета глаза, задумчиво всматривались в небо. На его долю выпало много ужаса, об этом предательски шептали выбивающиеся из чёрной бороды побелевшие волосинки.