Как считает Латур, убежденность в близости экологической и даже геоисторической катастрофы совершенно обоснованна. «Именно поэтому энциклика папы Франциска Laudato si’, — пишет Латур, — звучит так актуально [по сравнению с „Манифестом экомодернистов“. — Э. Б.]: в ней всерьез обсуждается вопрос, что значит жить „на краю времени“, переосмысляется способность тех или иных субъектов к действию и вводится новый актор — „наша сестра и мать Земля“»[471]. Кроме того, подчеркивает Латур, экопрагматизм исходит из технологического императива. Его сторонники предполагают, что, если мы будем продолжать в том же духе — еще больше прогресса, роста, инноваций, — это нам поможет. Позиция Breakthrough Institute напоминает такие решения, как электронные сигареты, которые должны решить проблему никотиновой зависимости. Когда мы курим электронные сигареты, мы хотим продолжать курить, только без ущерба здоровью и на современный лад. Мы стремимся и дальше примирять экономический рост и эксплуатацию ресурсов с превращением Земли в прекрасный ухоженный сад[472].

Интересные соображения по поводу рассматриваемого нами спора высказывает Саймон Долби — исследователь, занимающийся проблемами экологической безопасности и мировой политики. В работе «Лики антропоцена: хороший, плохой, злой» (Framing the Anthropocene. The Good, the Bad and the Ugly) он замечает, что ни экомодернистская концепция благого антропоцена, ни катастрофическая картина ужасного антропоцена не говорят всей правды[473]. Те, кто оптимистично пишет о благом антропоцене, не дают себе труда реалистично оценить ситуацию в обществе. Какое чудо должно произойти, чтобы мы преобразили планету в сад всеобщего благосостояния, устранив экономическое неравенство и неравномерное распределение власти, которые мы наблюдаем сегодня? На сегодняшний день распределение климатического ущерба и потерь выглядит крайне несправедливым: под удар попадают самые слабые. Долби выражает опасения, что идея прекрасного антропоцена может стать оправданием для сохранения несправедливых механизмов современной политической экономики[474]. Это важная мысль, поскольку дискуссия об антропоцене влияет на дискуссию о климате и климатическую политику.

Вероятно, нас ожидает ужасный антропоцен. Долби уверен, что, продолжая придерживаться сегодняшней консервативной экологической политики, мы отдадим будущее планеты в руки богатых и могущественных. Политика и способ принятия решений в эпоху антропоцена могут оказаться страшными. Долби согласен с экомодернистами, что будущее антропоцена зависит от технологий. Однако важно, какие это будут технологии: аквакультура и солнечные батареи или более совершенные технологии наблюдения и геоинженерия? Технологии не рождаются сами по себе, их формирует наша политика. Страшный или благой антропоцен? На этот вопрос ответят нынешние и будущие властные отношения[475].

События, сопутствующие антропоцену, такие как антропогенная дестабилизация климата, шестое массовое вымирание видов, смещение климатических зон и образование пластисферы, показывают, что в каком-то смысле оппозиция «природа — общество» уже неактуальна. Нельзя рассматривать природу как внешний ограничитель социальных систем. Уже упоминавшийся Джейсон У. Мур критикует понятие антропоцена прежде всего за то, что оно предполагает дуалистичное, поверхностное осмысление истории, упорно противопоставляя капитализм природе (под которой понимают ресурсы), а агентивность человека — агентивности природы[476]. В эпоху антропоцена нам, по всей видимости, необходимо пересмотреть отношения между капиталистической системой и природой. По этой причине, а также стремясь обозначить марксистские истоки своей модели, Мур использует термин «капиталоцен». Капиталоцен — это капитализм, понятый как способ управления природой.

В работе «Метаболический разрыв или метаболический сдвиг? От дуализма к диалектике в мире капиталистической экономики» (Metabolic Rift or Metabolic Shift? From Dualism to Dialectics in the Capitalist World Economy) американский социолог и философ утверждает, что можно трактовать капитализм как систему, развивающуюся благодаря природе, и не отделять сферу человеческой деятельности от внешней по отношению к ней природы[477]. В этом контексте он предлагает сосредоточиться на понятии метаболизма. Процесс метаболизма — это поддержание жизни на основе неорганических элементов. Под метаболизмом планеты подразумевают материальные циклы, которые регулируют жизнь на Земле, такие как фотосинтез, охота, воспроизводство, и в которые неизбежно вовлечен человек. Из истории мы знаем о разных этапах и формах метаболического сцепления человеческих практик, направленных на взаимодействие с окружающей средой, и экологии, которую эти практики меняют.

Капитализм всегда усваивал процессы биосферы, преобразуя их в капитал. Однако без биосферы нет и капитализма, как справедливо указывал в своих работах Джон Беллами Фостер, интерпретируя теорию Маркса в экологическом ключе[478]. Питательные вещества, минералы, как и все, что поддерживает жизнь, имеют метаболическое значение. История капитализма — цепь метаболических разрывов, таких как переход от обезлесения, истощения почв и сельского хозяйства к расширению городов и развитию промышленности, которые повлекли за собой появление отходов и сточных вод. В человеческой деятельности неизбежно присутствует географический аспект[479], наглядной иллюстрацией которого служит история экономических систем. По мнению Фостера, Маркс рассматривал капитал, классовое устройство общества и метаболизм как единый органический процесс.