Потом – ко мне, как будто он говорит с подчиненным:

– У вас есть, сударь, разрешение? Иначе мы не можем вас пропустить.

У меня нет разрешения. Фактически мне даже не нужно входить туда. Я понял, о чем идет речь. Поворачиваюсь и спускаюсь по ступенькам. Дверь за мной закрывается. И изнутри раздается смех солдат, которые играют в покер. Приближается полдень. Поднимаюсь в спальни, где застаю двух резервистов, которые спят. Двое других курят в холле.

– Вы что, не работаете? Не поехали на работу?

Ответы уклончивы, почесывания в затылке. Не работают. Естественно, не работают. Любопытное дело – некоторые так поступают с самого начала призыва, с тех пор, как прибыли сюда.

Бог знает, какими делишками они занимаются. Очевидно, что они полностью получают зарплаты, в отличие от подавляющего большинства их товарищей, которые корячатся из-за двух или трех тысяч лей, но из которых вычитают штрафы и пени в случае их невыхода на работу в воскресенье или за невыполнение плана.

Спускаюсь в комнату дежурного офицера. Смотрю на часы. Как быстро прошло время! Вот уже девять вечера. Должны приехать люди. И даже слышно, как они подъезжают. Я поправляю форму и повязку, собираю вещи со стола, кладу их в полотняную папку, на которой написано «ОДЧ» и выхожу.

Вся сторона, которая выходит на шоссе, наполнилась смуглолицей публикой, которая выросла как из-под земли. Цыгане держат в руках сумки, полные бутылок с выпивкой, пачек сигарет, пакеты с тыквенными или черными семечками.

Некоторые из них спокойно разговаривают с милиционерами, которые остановились в конце улицы, а потом исчезают. Из машины выходят командир Сырдэ, полковник Матей, майор Вынэту и другие высшие офицеры, что действительно любопытно, потому что ни один из них не принимал когда-либо участия в надзоре за вечерним распорядком части, размещенной во 2-й Колонии в Витане. Я рапортую командиру Сырдэ, который заметно нервничает.

– Проблемы? – спрашивает он, закладывая руки за спину и глядя в сторону улицы.

– До настоящего момента нет, но, кажется, начиная с данного момента и далее они у нас будут.

Полковник Сырду поворачивается ко мне:

– Закрой же рот, товарищ! Выполняй свой долг, не комментируй! Вот все вы так делаете, ну!

– Есть!

Еще раз подтверждается, что все, что ты говоришь начальнику на «Уранусе», кроме «Есть!», является для него оскорблением. Сырда снова кричит:

– Смотри, в эту ночь точно многие напьются. Ты знаешь, какая главная задача дежурного офицера.

– Знаю, товарищ полковник. «Действовать так, чтобы помешать посторонним продавать алкоголь военным, но без того, чтобы вступать в непринципиальные дискуссии или конфликт с кем-либо из них. Я должен отбирать у цыган бутылки с алкоголем и сигареты, а потом удалить их с территории казармы, не применяя к ним при этом физическую силу ни в какой форме, а лишь путем убеждения. Удаление их будет совершено с тактом, спокойно и без насилия – только на основе словесного убеждения», – декламирую я, цитируя, как попугай, «Задачи дежурного офицера по в/части Витан III», внутренние правила 2-й колонии – правила, составленные офицерами-политруками.

Сырдэ не замечает иронии и говорит раздраженно:

– Да! Но энергично! И сегодня вечером – самый суровый контроль в комнатах!

– Есть!

Сырдэ в самом деле дурак, если думает, что дежурный офицер в состоянии навести порядок в этом аду. А попытаться «убедить» смуглолицего, чтобы он не продавал алкоголь резервистам – это все равно, что пытаться убедить собаку, чтобы она не грызла кусок мяса, который у нее под носом, и чтобы она отошла от него.

Военные-резервисты уже прибыли, и первая волна «загорелых» устремляется к ним с бутылками, высунутыми напоказ. Другие цыгане стоят шеренгой по краю улицы или рассыпались уже по территории казармы, некоторые из них со смехом перелазят через забор, и их глаза сверкают на черных лицах. Они громко переговариваются между собой на своем языке. Офицеры, которые приехали вместе с солдатами, пытаются прогнать цыган, которые тащат сумки с выпивкой, вспыхивают ссоры, скандалы, с грохотом разбивается бутылка. Толстый полковник, пришедший от начальника, трогает меня за рукав:

– Эй, товарищ, что ты охраняешь? Я тебе такого сейчас задам – не поздоровится! Ты что, не видишь, что «грачи»[41] вошли в здание?

Цыганки ругают офицеров, приехавших на проверку вместе с Сырдэ, задирают юбки себе на голову и плюются в лицо, забирают свои сумки и перемещаются немного дальше. Бутылки переходят из рук в руки, и некоторые резервисты жадно хватают их. Сырдэ конфискует одну такую бутылку у резервиста, вырывая ее у него из рук, и бутылка разбита на месте. Цыганята прокрадываются сквозь это кишение людей, принося новый «товар», пачки сигарет и напитки. Все они говорят на своем языке. Нигде не видно даже тени милиционера, и я спрашиваю себя, где теперь милиция и наводящая страх секуритате.

Я приближаюсь к одному смуглому типу и пытаюсь отобрать у него сигареты, но несколько резервистов начинают протестовать, и среди них я замечаю одного из тех, что находились в спальне и не работали. «Грачи» только этого и ждут и кричат на меня: «Хуо! Хуо АПЖ! Хуо армия!» Их глаза сверкают в ночи. С одного офицера из 3-й роты я срываю фуражку с головы и бросаю ее наземь. В конце концов все маграоны[42] убираются прочь: они продали весь свой товар и за забором спокойно пересчитывают пачки столеевых купюр. Они снова будут гулять всю ночь, как обычно. Их музыка, включенная на полную катушку, будет реветь и улетать за другой берег Дымбовицы. Остаются, однако, те, что проникли в часть, или даже те, что поднялись в спальни, – они самые опасные, потому что у них ножи, и они не стесняются пускать их в ход.

Правила 2-й Колонии, составленные политруками, гласят, что я, как дежурный офицер, обязан конфисковывать все бутылки с алкогольными напитками, которые резервисты пытаются пронести в казармы, и также должен «отбирать у цыган бутылки с алкоголем и сигареты, не применяя к ним при этом физической силы ни в какой форме, а лишь путем убеждения. Удаление их будет совершено с тактом, спокойно и без насилия – только на основе словесного убеждения».

Тот, кто придумал и написал подобные «правила», – просто-напросто преступник. Его надо судить и расстрелять, потому что такие «правила» посылают тебя, офицера, на верную смерть, прямо под ножи цыган-спекулянтов. В этом преступном мире ты не можешь справиться с ситуацией, будучи офицером, даже если бы к тебе пришел на помощь весь полк охраны, вооруженный до зубов и имеющий приказ стрелять без предупреждения.

Возвращаюсь наконец в комнату дежурного офицера. Высшие офицеры из командования давно исчезли. Я впервые видел, чтобы они действовали таким образом. Никогда до сих пор они не пытались воспрепятствовать продаже алкоголя и сигарет резервистам. Фактически я даже не знаю, какой смысл был им приезжать сюда сегодня, потому что они не решили ни одну проблему.