— Знаете, Мария, я, наверное, откажусь работать с вашим мужем — это просто невозможно.

— Что случилось?

— У него с головой все в порядке?

Мари замешкалась. Оказывается, адвокат был у Мити в Бутырке, объяснил, в каком направлении работает, что надо сделать, как уменьшить ущерб, что требуется от самого Мити и как движется линия защиты. Поскольку вариантов предлагалось два, решение адвокат оставил за Митей. Митя помолчал-помолчал и выдал:

— Да какая разница, что вы будете делать. Мне больше трех лет все равно не дадут.

Адвокат решил, что Митя невнимательно читал уголовный кодекс, и еще раз обрисовал перспективы — с учетом крупных размеров кражи и предыдущих судимостей, да еще отягчающих обстоятельств тянуло лет на восемь. Митя продолжал улыбаться и повторять свое:

— Да не дадут больше трех лет, точно-точно.

— Почему же? — взвыл наконец взмокший от повторения очевидных вещей адвокат.

— А судья хорошая… Веселая такая.

Отрабатывать ответы на возможные вопросы Митя с адвокатом отказался:

— А зачем? Все равно у нас система дурацкая. Вся судебная.

Мари долго уговаривала обиженного адвоката не бросать дело, но сама осталась в полном недоумении по поводу поведения мужа. Разумный человек так не поступает — правда, разумный человек не ворует по чужим квартирам.

Преступная группировка Мити (так сформулировал прокурор) вела себя еще глупее своего лидера и идейного вдохновителя. Ирочка постоянно плакала, размазывала сопли рукавом (судья брезгливо морщилась), продолжала бросать на Митю пламенные взгляды и говорила преимущественно о любви. Вывести ее на тему кражи удавалось очень ненадолго — при первой же возможности она заводила коронную песню о том, как именно Митя ее любил. Сам Митя демонстративно отворачивался, а когда Ирочка взывала к нему с просьбами подтвердить рассказы про великие чувства, презрительно бросал: «Она врет» — в сторону прокурора. Кроме факта знакомства с Ирочкой, Митя отрицал все — от отношений до совместной кражи.

Последний участник, Денис, и вовсе не способен был собрать мысли в кучу и выдать несколько связных предложений. Он очень интересно ответил на просьбу охарактеризовать Митю:

— Митя… Митя хороший человек.

— А в чем это выражается?

— Ну… — Денис глубоко задумался, посмотрел на потолок, потом на прокурора, потом еще раз на потолок и добавил: — Он нам деньги давал. Ну, если очень нужно было.

Судья пыталась придать заседаниям хоть какую-то серьезность, но и прокурор, и адвокат, и заседатели постоянно смеялись и сбивались на шутки и легкий тон общения. Мари никогда раньше не бывала на судах — и это давало ей надежду на благополучный исход — может быть, симпатии окажутся на стороне Мити, и в законе найдется какое-нибудь исключение, чтобы не наказывать его сильно. Адвокат отрабатывал свой гонорар добросовестно, превращал показания свидетелей в бред (надо признаться, что и без него свидетели несли порядочно ерунды), а улики — в совершенно посторонние предметы. Даже ключи с отпечатками Митиных пальцев — главный козырь обвинения — он ухитрился вывести из дела, поскольку экспертизу неправильно оформили. Из документов получалось, будто приняли на экспертизу три ключа, а обратно в конверте с выводами отправили четыре — и адвокат раскопал это в толстой папке с делом. Кроме ключей из списка улик ушел фонарик, который потерпевшие на протяжении всего следствия и суда то опознавали, то не опознавали, то опять опознавали — и окончательно всем надоели.

Кстати, о потерпевших. Как на грех, потерпевшие попались ужасно несимпатичные, что роднило ситуацию с книгами про Остапа Бендера, где Бендер, конечно, был мошенник и вор, но те, у кого он воровал, оказывались «жалкими и ничтожными личностями». Мари заставляла себя искать в потерпевших хорошие черты, жалеть их, сочувствовать им, чтобы не уподобляться мужу (ведь оправдать кражу — первый шаг по пути, на котором ты и сам украдешь, а Мари считала себя безупречно честным человеком), но это оказалось тяжело. Потерпевший глава семейства имел широкую красную физиономию с маленькими заплывшими глазками и огромные волосатые ручищи. Он жаловался на бедность, называл себя безработным с периодическим доходом около пяти тысяч рублей в месяц и ставил во дворе суда черный «бумер». Потерпевшая-супруга, дама средних лет, говорила быстро-быстро, визгливым голосом, от которого у Мари раскалывалась голова, записалась в протокол домохозяйкой, поминутно жаловалась на беспросветную нищету и призывала на Митину голову все возможные и невозможные несчастья. Она оценила украденные вещи в несколько миллионов, рыдала по украшениям, которые хранились в семье поколениями и без которых ей нечего надеть, но тем не менее была увешана золотом как новогодняя елка и однажды приехала на заседание без мужа за рулем «шевроле». Короче, потерпевшие и подсудимые друг друга стоили — их бесконечное вранье, взаимные претензии, наглый тон, глупые ответы и дурные манеры выдавали людей одного круга и уровня, волею судьбы временно оказавшихся по разные стороны баррикад.

Адвокат уверял Мари, что надежда есть и Митя может получить небольшой срок. По меркам адвоката три-четыре года были большой удачей, а по мнению Мари, это было триста шестьдесят пять умножить на три или даже на четыре — то есть целой вечностью. Не говоря уже о Ярославе, самые важные годы жизни которого пройдут без отца — для него это не небольшой срок.

Адвокат разводил руками и объяснял то, что Мари и сама прекрасно понимала, — уголовнику-рецидивисту но такой статье могут дать и шесть лет, и семь, и восемь, и если удастся добиться всего трех-четырех — прекрасно.

Ярослав всех этих тонкостей не понимал, но очень не любил, когда Мари плакала, и сразу начинал больно бить ее ногами в живот, требуя успокоиться.

До родов оставалось совсем немного — буквально через три недели Мари собиралась заключить контракт с «Евромедом» и уйти в декретный отпуск.

Жанна боялась сказать это вслух, но у них с Александром отношения развивались по нарастающей. Правда, никакого ухаживания в стиле глянцевых журналов она не получила — ни щитов «я люблю тебя» по всему городу, ни кольца с бриллиантами в бокале с шампанским во время посещения самого модного ресторана, ни даже неожиданного уик-энда в Париже. Видимо, Александр женские журналы не читал. Зато оказался довольно хозяйственным, заботливым и даже нежным: не носил розы охапками, но подвозил Жанну на работу, если она оставалась у него ночевать, не давал носить тяжелые сумки, без проблем готовил ужин, а иногда даже завтрак, пока Жанна плескалась под душем. Более того — следователь (в чине, кстати, подполковника) любил маленьких детей, соседка даже пару раз по вечерам оставляла ему трехлетнего сынишку, чтобы сбегать в магазин. Жанна, чтобы не сглазить, даже про себя не произносила слов «свадьба», «семья», «дети», а Александр тем временем предложил перевезти часть ее вещей к нему или даже снять квартиру — его комнату сдать, доплатить — и вселиться в симпатичную однушечку. Девушка решила познакомить его с родителями, в конце концов, мама уже давно спрашивала, почему Александра от нее скрывают, если отношения вполне серьезные.