моих людишек сегодня у ратуши и думал, что тебе это сойдет с ру-у-у-у-ук? – подвывал Утти. – Не сойде-е-е-ет, не сойде-е-о-о-о-от.

– Поганец – это тот, кто водит по ночам мертвецов, – крикнул Волков, – а я рыцарь Божий! Тот, кто их упокоил. И еще мне интересно, что за имя у тебя такое – Утти, горцы так свиней подзывают.

– Сам ты свинья, – завизжал доктор и чуть не подпрыгнул, – и горцы твои свиньи! Ры-ы-ыцарь Божий, Рыцааарь Божий, а имя мое было ван дер Уттервинден. Только местная чернь и такие дуболомы, как ты, его выговорить не могли.

– Было? Что значит было? – спросил кавалер.

– Ничего, тебе, дураку, не понять, – злился доктор.

– А, так ты из Низких земель, из еретиков, значит, – сказал Волков и еще раз обернулся. – Поэтому с мертвяками водишься.

Кавалер все оглядывался.

За спиной улица была пустынна. Значит, в засаду он еще не заехал.

– С мертвя-я-яка-а-ами водишься, – противно передразнил его доктор, – не вожусь я с ними, а повелеваю ими, я себе их еще наберу, скоро и тобой стану повелевать. Будешь, будешь плясать мне, а глаза твои сделаются белесы, как пес примешься за мной бегать. Песик, песик, гав-гав, иди, дам хлебушка, иди… И сапогом тебя, сапогом…

– А где шляпа твоя, припадочный? – крикнул солдат с издевкой. – Вчера ночью, когда ты на крыше орал, на тебе шляпа была, а потом вдруг перестал орать, да с крыши слетел, шляпу-то там потерял?

Эта простая фраза вывела доктора из себя, он заорал так, что и в шлеме с подшлемником рыцарю уши резануло:

– Болваны, болваны, бейте его, бейте, – и сам двинулся на кавалера, – за все сейчас получишь, и за припадочного, и за шляпу мою. Убивайте его, дураки, рубите-режьте его.

Волков огляделся и увидел возле себя тех крепких болванов, которые следовали за доктором в первую их встречу. Серые, огромные, мускулистые, вышли из-за ближайших приоткрытых ворот. Только в портках и фартуках, босые, глаза безумцев с серой поволокой. Один нес простой и большой мясницкий топор, а у другого был настоящий люцернский молот на крепком древке в рост человека, только без пики. Удобная вещь и быка забить, и доспех пробить. И были дураки близко.

Ждать, пока они применят свои орудия, Волков не собирался, он дал шпоры коню и резко потянул повод вправо. Конь был великолепен, окажись под ним земля, унес бы хозяина от врагов за одно мгновение. Но в богатом городе Ференбурге, да на главных улицах, земли нет. И заскользили подковы на сильных задних ногах по камням, высекая искры, и не рванул конь в галоп, а едва устоял, чтобы не упасть. Уж слишком резво седок дал шпоры. А пока конь выравнивался, пока сделал первый шаг, чтобы устремиться в галоп, тот дурак, что был с молотом, подошел и замахнулся из-за головы, по-крестьянски, со всей своей могучей силы. Будь кавалер к нему лицом, Волков бы играючи отвел этот удар, перевел бы его в землю. Но он сидел левым боком, почти спиной к нападающему и, видя замах, все, что он смог сделать, – это упасть на шею коню, надеясь, что дурак не попадет по нему. Дурак по нему и не попал, а попал коню по крупу.

«Твари, – обозленно подумал кавалер, – они же мне коня уродуют. Какого черта я взял его сюда? Мог и на мерине ездить».

А конь, разозленный болью, сначала вскинулся на дыбы, заржал зло и, увидев второго дурака, того, что был с топором, принял его на две задние ноги, лягнул так, что дурак и топор полетели в разные стороны. А тот, что был с молотом, снова собирался бить, поднял молот, да только теперь рыцарь оказался готов, он уже успел снять с луки седла щит со своим гербом и вытащить меч.

– Ну, что застыл, убогий! – крикнул он. – Давай уже!

И дурак дал, теперь он бил не по коню, а по седоку, но рыцарь встретил удар как и положено, легко отвел его щитом и, чуть склонившись вперед, мечом проткнул дураку сердце. Молот отлетел от камня мостовой, дурак выронил его из рук, стоял, лапал себя за грудь в том месте, где только что была холодная сталь. Как он подыхает, кавалер смотреть не стал, тронул коня ко второму, тот наклонился, чтобы поднять топор, Волков подъехал к нему и как положено, с оттягом, махнул секущим ударом по голой спине, так что кожа расползлась, так что белые торцы разрубленных ребер вылезли. Дурак поднял голову, глянуть, что это там такое его беспокоит, и не было ни страха в его тупых глазах, не было ни боли, ни удивления, он просто тупо смотрел, как над ним поднимается меч и как опускается ему на голову, раскраивая ее. Да так, что глаза его вдруг стали глядеть в разные стороны.

А кавалер думал о том, что не сильно ли рубил, не повредил ли драгоценный меч о крепкую башку дурака.

И тут перед его глазами мелькнуло что-то, и его залило густой и горячей кровью, и на доспехи, и на лицо попало. И он увидал, как из шеи коня выходит лезвие косы, ржавое, но с хорошо заточенным краем. И кровь струилась по лезвию и по гриве коня, и на руки летели крупные капли. А конь не заржал даже, не встал на дыбы, просто стал валиться, и не как обычно падают кони, а вперед, словно передние ноги подкосились. Волков едва успел вытащить ноги из стремян, как конь рухнул на мостовую. Кавалер и сам не знал, как отразил удар косой и не угодил левой ногой под падающего коня. И как устоял, хотя и получил еще один удар косой по шлему и плечу.

Волков сделал пару шагов назад. Собрался, поправил шлем и огляделся. Доктор Утти стоял в пяти шагах от него, улыбался. Он был настолько близок, что в большую дыру на маске кавалер видел обломки его черно-желтых зубов и почти черные, видимо, от болезни губы. А еще по маске ползали сотни вшей. Но не цвет губ доктора удивил воина и не его вши, а то, что правее Утти как ни в чем не бывало стоял дурак с дырой в груди и сжимал в руках молот, а еще правее стоял второй дурак с разрубленной башкой и с топором. Хоть и стоял он скособочившись, и хоть часть головы его чудом держалась, едва не отваливалась, топор, тем не менее, он сжимал крепко.

– Хе-хе-хе, – засмеялся доктор черными губами, – рыцарь, рыцарь, думал,