убил нас, наверное, уже радовался… А теперь стоит и не понимает, что тут творится. Наверное, молишься про себя, а? Может, и портки попачкал.

А вот тут доктор ошибался. Не молился кавалер и уж тем более не пачкал портки. Пару раз за свою солдатскую жизнь попадал он в ситуации и похуже этой. Он понимал, что перед ним необычные враги, но они не были неуязвимы.

– Ну, скажи что-нибудь, рыцааарь, – продолжал противно подскуливать доктор Утти. – Расскажи, как молишься да кому.

– Этого коня, которого ты, вшивый выродок, убил, я взял в честном поединке со славным кавалером Кранклем и получил за него тяжелую рану на всю жизнь. А стоил этот конь восемьдесят талеров, и этого коня я вам, гнилью вонючему, не прощу. Вот такая у меня молитва.

Волков шагнул вперед, и, как и ожидал, доктор, да и дурак с молотом, сразу на это среагировали, и коса и молот взвились в небо, чтобы опуститься на него. И тогда кавалер сделал шаг в ту сторону, где поднимал топор дурак с разрубленной головой, быстрым движением мечом отодвинул поднимающийся топор и плечом с силой толкнул дурака, тот не устоял на ногах, уселся на мостовую, и кавалер двумя быстрыми ударами разнес ему остатки головы, так, что куски разлетелись. Уродец улегся и упокоился, хотя топора так и не выпустил из рук. Волков сделал еще два шага назад, чтобы не попасть под молот, коса его волновала меньше, косой доспех не пробить, только лицо поберечь стоило, но ты еще попробуй попади. А вот с молотом шутки плохи. Хорошо, что молот был у дурака, а не у доктора. Волков огляделся и произнес:

– Ну вот, одним меньше. Ты уже не так болтлив, вшивый доктор?

Доктор и вправду больше не болтал, он оскалился и, подвизгивая и пританцовывая, как дурак, кинулся на кавалера, попытался колоть его в лицо своею косою, и болван с молотом тоже попытался нанести удар. Бил он однообразно, поднимал молот к небу и старался со всей силы опустить его на Волкова.

Удар был медленный, но уж если попал бы, то кавалеру пришлось бы худо. И что мешало Волкову быстро расправиться с этими двумя, так это то, что действовали они слаженно, били почти одновременно, заходили с разных сторон, ему приходилось непрерывно перемещаться и ждать своего шанса. И еще доктор все время нервно и противно похихикивал от азарта. Наконец кавалеру выпал шанс, доктор отошел слишком далеко, чтобы зайти сбоку, а дурак не стал его ждать и попытался в очередной раз обрушить молот на кавалера. Волков опять легко ушел от удара и, сделав шаг навстречу, дотянулся мечом до недоумка. Самым кончиком меча кавалер достал до его правой руки и, как бритвой, срезал тому правую кисть. А дурак снова стал поднимать молот к небу одной рукой, поднял и удивленно уставился на свою отрубленную кисть, которая все еще висела на древке молота. Рискуя получить удар косой, вместо того чтобы уйти в сторону, Волков решил довести дело до конца. Пока недоумок медлил, кавалер вновь шагнул и точным движением отсек ему и вторую руку. Молот вместе с руками упал на мостовую. И тут же Волков получил удар косой по плечу и шее. Коса только звякнула о доспехи. Кавалер сделал шаг в сторону, поправил шлем и сказал:

– Еще одним меньше, – и одним движением срубил удивленному дураку, который стоял и рассматривал свои обрубки, голову. – Так что ты там говорил, вшивый уродец, про молитвы и обгаженные портки?

Доктор Утти остановился, его омерзительная пасть выдала нечто среднее между собачьим визгом и хихиканьем, затем по его брюху прокатился огромный ком, вздымавший одежду, и на камни мостовой выпала огромная крыса. Черная, жирная, она лежала одно или два мгновения, стуча по камням хвостом, с которого слезала желтая кожа, а толщиной он был с большой палец руки взрослого мужчины. Крыса оказалась больше кошки. Волков никогда не видел ничего подобного, хотя крыс-то он повидал, особенно в тех местах, где враги не давали друг другу похоронить покойников. А доктор залился лаем-смехом, ему нравилось видеть, как кавалер реагирует на его крысу:

– Дураков моих ты убил, ры-ы-ыцарь, так познакомься с моими подружками.

Крыса тем временем уселась на мостовой, стала умываться было и вдруг… В два прыжка: раз, два, и она уже летела к Волкову, зацепилась лапками с когтями за его наколенник и попыталась его грызть. Но грызть железо, даже если ты огромная крыса, дело пустое, и животное прыгнуло выше, зацепилось за край кольчуги, что свисала из-под кирасы. Любой бы попытался скинуть ее, и Волков стал краем щита отдирать ее от кольчуги, а крыса не сдавалась, пока он не подцепил животное мечом. И тут он получил сильнейший удар по шлему и по шее, такой, от которого в ушах зазвенело. Волков пошатнулся. Только многолетний инстинкт подсказал ему сделать шаг назад. И это позволило ему избежать следующего удара, коса доктора высекла искру из мостовой. Щитом и мечом кавалер сбросил с себя крысу и сапогом раздавил ей голову, поднял глаза и опять едва увернулся от нового удара. И увидал еще одну крысу, вывалившуюся из доктора. Доктор выглядел довольным, он заливался смехом-визгом, в очередной раз пытаясь ударить рыцаря косой. Но если первая крыса обескуражила кавалера, то ко второй он оказался готов. Жирное животное прыгнуло в его сторону, и во время прыжка Волков рассек ее напополам прямо в воздухе и сразу увернулся от косы. Потом остановился, стряхнул каплю крысиной крови с благородного клинка и произнес:

– Ну что, вшивый, у тебя есть еще какие-нибудь чудеса или будем заканчивать?

– А-ха-ха, – залился тонким смехом доктор, – храбрый рыыыцарь не знает поражений, рубит и топчет крыс, и придурков доброго доктора не пощадил. Порубил их, порубил. А теперь и доктора хочет убить. Хочет… Нет управы на храброго рыца-а-а-аря…

И тут Волков сделал шаг к нему и, пытаясь разглядеть под маской глаза, сказал:

– А ведь ты никакой не доктор, кто ты такой?

– Не доктор, не доктор, – запищал вшивый Утти, делая шаг назад, – а кто же я, кто? Ну, глупый рыыыцарь, ответь.

– А может, ты белый человек? – спросил кавалер, делая еще шаг.

Он прекрасно видел, как черные губы доктора раскрылись, обнажая осколки желтых зубов, потом закрылись, так и не пропустив ни одного звука, затем снова раскрылись. Он снова ничего не сказал, но вдруг бросил косу на мостовую и, повернувшись, пошел прочь.

– Нет уж, постой! – Волков захромал следом. –