После первых инцидентов 1964 года тема модов и рокеров прямо или косвенно вошла в парламентскую повестку дня в таком порядке:

31 марта: опубликован законопроект о наркотиках (предотвращение злоупотребления).

8 апреля, Палата лордов: граф Арранский вносит резолюцию, призывающую повысить минимальный возраст получения водительских прав для определенных транспортных средств с 16 до 19 лет «…ввиду вторжения в Клактон молодых мотоциклистов в Пасхальное воскресенье и неизменно высокого уровня смертности среди самых молодых возрастных групп».

75 апреля, Палата общин: г-н Фрэнк Тейлор вносит резолюцию: «Ввиду прискорбного и постоянного роста подростковой преступности и, в частности, недавних достойных сожаления событий к Клактоне, эта палата призывает государственного секретаря Министерства внутренних дел незамедлительно и обстоятельно рассмотреть необходимость такого финансового и физического наказания для молодых хулиганов, которое бы стало эффективным сдерживающим фактором».

27 апреля, Палата общин: двухчасовое обсуждение предложения г-на Гёрдена о «преступности несовершеннолетних и хулиганстве».

4 июня, Палата общин: «Приморские курорты (хулиганство)»: заявление министра внутренних дел.

4 июня, Палата лордов: «Хулиганство и ужесточение наказаний» (зачитано заявление министра внутренних дел).

23 июня, Палата общин: законопроект о нанесении злонамеренного ущерба, второе чтение.

2 июля, Палата общин: законопроект о нанесении злонамеренного ущерба, третье чтение.

Законопроект о наркотиках (предотвращение злоупотребления) был задуман и разработан задолго до событий в Клактоне, случившихся всего несколькими днями ранее. Тем не менее СМИ представили законопроект как результат инцидентов в Клактоне. Более того, сторонники законопроекта обосновывали его нужность, используя образы из описания модов и рокеров.

Клактон стал первым крупным поводом для паники по поводу употребления молодежью наркотиков. В газетах появились заголовки: «Шпана сидит на фиолетовых сердечках» и «Молодежь под кайфом», выражались опасения по поводу причинно-следственной связи между стимуляторами и хулиганством. Местный депутат писал: «Была такая сложность, что эти молодые люди принимали фиолетовые сердечки… Несомненно, тогда на пляже стоял человек, который их продавал, и было ясно, что против него следует принять очень решительные меры»[190].

Свидетельств употребления наркотиков в Клактоне почти нет; еще меньше свидетельств причинно-следственной связи между хулиганством и употреблением амфетаминов[191]. Тем не менее результатом паблисити стала массовая поддержка того, что The Times (31 марта 1964 года) назвала «поспешно разработанным законопроектом», a The Economist (4 апреля 1964 года) – «крайне непродуманным законопроектом». Как бы то ни было, законопроект (направленный на сокращение продажи наркотиков за счет увеличения наказания за хранение до штрафов в 200 фунтов стерлингов и/или шести месяцев тюремного заключения) не был эффективным: следующие три года в курортных городах наблюдался резкий рост употребления наркотиков. Связь между политикой и проблемой была явно случайной: заведомо неэффективная политика поддерживалась, по крайней мере отчасти, по «неправильным» причинам, а когда возникали «правильные» причины, никакой политики не предлагалось.

Первые настоящие парламентские дебаты о модах и рокерах состоялись месяц спустя после Клактона. Обсуждалось предложение г-на Гарольда Гёрдена, отметившего «…продолжающийся рост преступности среди несовершеннолетних и вспышки хулиганства среди молодых людей» и призывавшего более активно решать эту проблему. Контекст предложения был ясен: «Я использую слово "хулиганство" как подразумевающее вандализм в контексте недавних событий в Клактоне, где, как я с радостью сегодня узнал, суды наложили на нарушителей значительные штрафы»[192].

В этом двухчасовом обсуждении – отрывки из которого я процитировал в третьей главе – ничто не наводило на мысль, что депутаты имеют хоть какой-то иммунитет к впитыванию описательных образов. Однако в ходе долгой дискуссии инциденты на побережье были эксплицитно упомянуты всего пять раз, а выражение «моды и рокеры» – ни разу. По-видимому, еще не прошло достаточно времени, чтобы символизация возымела эффект. Два месяца спустя во время второго чтения законопроекта о злонамеренном причинении ущерба образы сформировались: 12 из 16 членов парламента говорили о происшествиях на приморских курортах, а семь особо упомянули «модов и рокеров». Остальные символы также были прорисованы более четко.

В периоды моральной паники политики, даже если на основании личных данных от них можно было бы ожидать взрыва негодования, часто действуют с целью «снизить накал страстей» и минимизировать проблему – как, например, министр внутренних дел Генри Брук, единственный участник первых дебатов, высказавший свое мнение о преувеличениях и искажениях:

Некоторые сообщения о случившемся в Клактоне во время Пасхальных выходных были сильно преувеличены… В Клактон тем или иным образом приехало более 1000 молодых людей, по-видимому, почти без денег: они намеревались ночевать там, где найдут пристанище. Погода на Пасхальные выходные выдалась плохая, и им нечем было заняться. Молодым людям стало скучно, разгорелись страсти, и случилась какая-то драка. Не было ничего похожего на массовые беспорядки или бандитские разборки. Клактон не громили[193].

Далее он отметил, что нападения, кражи или злонамеренное причинение ущерба были отдельными случаями, совершенными небольшой группой лиц. После событий Троицына дня Брук сделал официальное заявление в ответ на девять конкретных вопросов. В этом заявлении он снова отметил, что число участников было невелико, отдал должное работе полиции, одобрил благотворный сдерживающий эффект суровых приговоров, отверг предложение о предоставлении судам дополнительных полномочий (таких как конфискация транспортных средств и телесные наказания), при этом предлагая бороться с причинением злонамеренного ущерба[194].

Решение сосредоточить внимание на злонамеренном ущербе примечательно тем, что в ходе более ранних дебатов министр внутренних дел прямо заявлял, что наказания за вандализм полностью адекватны и он не видит необходимости вносить изменения в закон. Спустя несколько недель, под непосредственным влиянием описания Троицких событий, он объявил, что просит парламент расширить и усилить полномочия судов. Законопроект о причинении злонамеренного ущерба был принят вскоре после этого и вступил в силу 31 июля[195].

Из первоначального заявления министра и последующих дебатов во втором чтении было ясно, что хотя закон должен применяться к вандализму в целом, это была чрезвычайная мера, направленная конкретно против модов и рокеров. Как таковой этот закон можно рассматривать как нормативную формализацию культуры контроля, и он почти полностью был обоснован депутатами и другими за счет апелляции к системе верований. Этот закон должен стать серьезным сдерживающим фактором на пути насилия и вандализма, он «восстановит и укрепит принцип личной ответственности»[196], он признает зажиточность потенциальных нарушителей: «Нам не следует забывать, что многие из этих молодых людей – сыновья и дочери довольно состоятельных людей. Все, что от них требуется в случае штрафа, – это заставить родителей оплатить его, чтобы их крошки могли выйти на свободу. Эти молодые люди вообще не несут никакого наказания»[197].

Эти меры были восприняты исключительно как ответные