Единственное, что иногда вызывало тревогу у Никиты, – это осознание того, что с каждым днем усиливалось желание все чаще и чаще чувствовать кайф от «фена». Он не хотел и не собирался попасть в зависимость от «федора», считая, что уменьшит частоту его употребления с началом учебного года. Тогда почти не останется столько свободного времени и можно будет ловить кайф только по выходным. Да и где брать деньги? Отец будет выделять ему определенную сумму на проезд, питание и карманные расходы, а еще надо купить к зиме новую куртку. А пока лето. У него есть еще две недели для полноценного отдыха.

С приближением вечера Никита оживился, словно проснулся после зимней спячки.

– Мама, папа! – крикнул он. – Я ухожу! Буду поздно!

– Может, пора уже бросать работу? – спросила мать из кухни. – Скоро начнутся занятия, а ты не отдохнул. На тебя уже страшно стало смотреть, кожа да кости остались.

Никита улыбнулся. Когда предки начали упрекать его за ночные похождения, он скромно опустил глаза и «признался», что работает официантом в ночном баре. Мать была растрогана до слез, отец одобрил его благородный порыв, а Никита подумал о том, какие доверчивые у него родители. Ладно мать, она выросла в деревне, ничего в жизни не видела, так как рано выскочила замуж, но отец?

– Мама, – сказал Никита, – вы работаете без отпусков, без выходных, а я должен сидеть сложа руки?

– Правильно, Никита, – вступился за него отец. – Хочешь жить нормально – нужно вкалывать день и ночь.

– Что я и делаю, – сказал Никита уже на выходе из квартиры.

Сердце радостно запрыгало в груди от предчувствия приятного вечера, когда Никита переступил порог «Венеры». Ян сегодня не придет, но не велика беда. У Никиты теперь много друзей. Он не знал, где они живут, учатся или работают. Все это было не важно. Главное, что они здесь и с ними весело. К тому же теперь не надо просить Яна принести ему «чек». Он познакомился с Тимуром, которого все называли Хромым из-за того, что тот сильно прихрамывал на одну ногу и ходил с палочкой. Никита обращался к нему по имени, ласково называя Тимурчиком.

– Тимурчик, салют! – поздоровался он с Хромым.

– Как дела? – поинтересовался тот.

– Все отлично! Мне как обычно, – сделал заказ Никита.

Тимур хорошо знал свое дело. Хромая, он нырнул куда-то в толпу, принес заказ, и Никита понял, что все сегодня будет отлично…

Вернувшись домой, Никита привычно достал свою тетрадь и сел писать.

– «Не я сам думаю, а мои мысли думают за меня», – прошептал он слова Ламартина.

И правда, ему не приходилось напрягаться. В моменты сильнейшего возбуждения он писал инстинктивно, едва успевая записывать размышления, которые накатывались на него лавиной. В таком безумном состоянии они сами вспыхивали, как искры в пылающей головешке. Его разнузданное воображение не сдерживалось здравым смыслом. Быстрая ассоциация идей, страстность и невероятное возбуждение – все это вызывало непреодолимую потребность изложить свои мысли на бумаге.

«Когда начинается новый день, никто не знает, чем он закончится, – начал быстро писать Никита. – Приход нового дня подобен новому рождению. Пессимист видит в нем только восход солнца, ожидая новых неприятностей. Оптимист словно заново рождается каждое утро. В его жизни каждый последующий день – это что-то новое, как свежий весенний ветер. Молодой Карась своим рыбьим умом не мог философствовать и определить, к какой категории он себя относит, но первые лучи солнца в ясный день принесли радость: у них с Карасихой из икринок родились дети. Они были совсем маленькими и беззащитными, как и все дети. Все мальки были здоровы и замечательно плавали, виляя маленькими хвостиками. На радостях папа Карась поцеловал своими большими губами маму Карасиху. Конечно же, день начался с радости, значит, и дальше ему посчастливится. Пока мама пересчитывала пополнение семейства, Карась решил подкрепиться. Он поплыл ближе к берегу, туда, где течением воды сносило тину, листья, мелкие коряги, а вместе с ними – еду. Напевая про себя какую-то веселую песенку, Карась быстро добрался до нужного места. На днях он нашел здесь много хлебных крошек и наелся так, что целый день провалялся в тине то на одном, то на другом боку. Сегодня ему посчастливилось больше. Он заметил крупного жирного червяка. Сейчас он его заглотнет и поплывет назад, к жене, пригласив ее сюда на завтрак. Где есть один червячок, должен быть и другой. Потом он научит детей искать себе пищу. Надо будет обязательно показать им это место! Карась, радостно вильнув хвостом, схватил червя и тут же почувствовал резкую боль не только в горле, но и во всем теле, словно в него вогнали острую иглу. Он резко дернулся назад, чтобы спрятаться в прохладном болоте и унять боль, но мгновенно взлетел вверх, вынырнув из воды. И тут он понял, что очутился на крючке. Карась собрал все силы и забился, затрепетал, извиваясь всем телом, но его цепко схватили человеческие руки. Они больно обожгли прохладное тело, будто к нему приложили раскаленный уголь. И тут Карась увидел перед собой улыбающееся лицо человека. Почему он так радуется его гибели? И какие у него страшные зубы! Если бы у Карася был голос, он бы призвал Человека смилостивиться над ним хотя бы в этот день, день рождения его детей, но он был рыбой, не имел голоса, поэтому только беспомощно открывал рот, задыхаясь от воздуха».

Никита писал быстро, не задумываясь, не перечитывая написанное.

«Человек довольно хихикнул, бросив его в пустое ведро. Карась шлепнулся, больно ударившись правым боком, потом, собрав силы, опять забился, пытаясь выпрыгнуть из ловушки, пока человек не отошел далеко от спасительной воды. Но, наверное, это был не его день. Человек, напевая песенку, поставил сковородку на огонь, положив Карася рядом на деревянную дощечку. Карась задыхался, хватал ртом воздух, пытаясь поймать хоть капельку воды. Человек ножом провел по его чешуе. Карась не знал, что боль бывает такой нестерпимой. Почему человек не убил его, а решил подвергнуть такой экзекуции?! Ведь люди всегда были умнее рыб – это Карась знал, но он не знал, что люди такие безжалостные и жестокие существа. Карась уже не хотел жить, он мечтал быстрее умереть, потому что даже его крика от нечеловеческой боли никто не слышал. Он не знал, что это только начало. Человек всадил нож ему в брюхо, и Карась вздохнул с облегчением: наконец пришла долгожданная смерть, когда не будет боли. Он дернулся уже рефлекторно, но смерть не пришла от разодранного брюха. Человек запустил в его плоть горячую ладонь, заживо вырвал все внутренности и выбросил их в ведро. Вместе с кишками туда шлепнулось его сердце, которое совсем недавно любило и этот мир, и воду, и свою жену, и маленьких деток. Карась думал о своих мальках, еще не успевших рассмотреть отца. Сейчас все закончится, и Карась утешал себя мыслью о том, что он может еще думать о детях. Человек бросил его все еще живое тело в миску с водой. Карасю не хотелось жить, все тело горело так, словно его осыпали углем, но вода, его родная стихия, остудила пылающее тело, освежила жабры, и он вздохнул. Возможно, это сон и человек смилостивился, снова подарив ему жизнь? Но человек был изобретательным. Человек придумал еще более изощренные пытки. Он макнул его измученное тело в муку, сразу забившую ему жабры, и положил в кипящее масло. Карась подпрыгнул, собрав последние силы, пытаясь избавиться от боли. Но масло было таким горячим, что он услышал запах своей жареной плоти. Последним, что промелькнуло в сознании Карася, была картина, где чистая и свежая вода, а в ней он, его жена и дети. Все вокруг затуманилось, поплыло, и Карась сделал последний вдох с облегчением, решив, что уже отмучился, но жизнь не спешила покидать его тело. Он почувствовал, как от боли полезли из орбит его глаза. Он бросил последний взгляд на человека, который придумал для него эти пытки. Карась подумал, что своей смертью он продлит жизнь своему палачу, но придет время, когда тело человека будет гореть в аду в кипящей смоле, а он будет кричать: “Почему?!”»