— Это международный аэропорт, — пояснила Анна, — а нам нужно проехать на частный аэродром, с которого осуществляются полеты внутри страны. Для вас специально зафрахтована «Цессна».

— Почему меня не встретил кто-то из военных? — продолжал хмуриться диверсант.

— Вы же в курсе, какие мероприятия намечены с приходом отряда наших военных кораблей в Ориноко.

— Так они уже на базе в Нинье? — Савченко смягчил тон, понимая, какой груз забот, а главное, какая ответственность ложится на плечи дипломатов, ведь им нужно обеспечить международные учения, где будут присутствовать десятки высокопоставленных наблюдателей из соседних стран.

— Нет, все здесь, — мило улыбнулась девушка. — Там, в Нинье, пройдет техническая часть: состоится демонстрация техники, ее боевых возможностей и тому подобное. А вот главная деловая часть будет здесь, в Сан-Симоне, переговоры и всевозможные подписания с правительством Ориноко, но, возможно, и с третьими лицами. Вот потому такой аврал…

Речь ее текла плавно, будто говорила по-писаному. Как всякий начинающий сотрудник дипмиссии, она слова своего начальства заучивала словно молитву.

Неожиданно Анна замолчала, будто наткнулась на невидимую преграду.

— Вы мне не верите?

Виктор промолчал: кто она такая, чтобы он, матерый диверсант, морской черт, вступал с этой пигалицей в дискуссию. Ситуация была патовой, если не сказать хуже… дурацкой.

— Виктор Антонович, морской атташе меня предупредил, что люди вашей профессии крайне подозрительны. И так как вы с ним лично незнакомы, он мне дал телефон Олега Васильевича Антипова (в Питере), служебный и домашний. Можем ему позвонить, — в правой руке девушки, словно бандитская выкидушка, блеснула трубка мобильного телефона, которую она протянула Савченко, и со вздохом добавила: — Только в Петербурге сейчас три часа ночи.

Виктор взял трубку, но набирать номер не спешил, мысленно обдумывая дальнейшие действия.

«Отряд кораблей только сегодня пришел на базу в Нинья, и даже если «абонент» узнал о моем чудесном воскрешении, то вряд ли успел об этом сообщить своим хозяевам. А те в свою очередь не успели бы организовать «встречу». Выходит, виной всему устроенный в посольстве аврал, проще говоря, наше дремучее разгильдяйство».

— Ладно, поехали. — Виктор вернул телефон хозяйке.

Аэродром находился в десяти километрах, на спортивном «БМВ» по широкой шестиполосной трассе на это ушло меньше четверти часа, и, как показалось офицеру, основное время Анна потратила на выезд с автостоянки.

Зато в конечной точке вишневый двухдверный кабриолет проворно выскочил прямо на летное поле и остановился рядом с белоснежной «Цессной», возле которой что-то громко обсуждали пилот с механиком, при этом бурно жестикулируя.

— В Нинье вас встретят, там сейчас двое сотрудников консульской службы, им приказано доставить вас прямо к адмиралу Добрынину. — Анна со скоростью пулемета без запинки выдала последние полученные инструкции…

Контр-адмирал Николай Николаевич Добрынин не выглядел на свои пятьдесят два года. Среднего роста, худощавый, с простоватым лицом и хватким оценивающим взглядом, в военной форме он смотрелся довольно презентабельно, и никому не пришло бы в голову сомневаться, что перед ними адмирал. Хотя, облаченный в гражданскую одежду, он легко бы растворился в толпе. Как говорится, профессия обязывает.

В советское время, если бы командование дало добро на статью об адмирале Добрынине, она наверняка вышла бы под заголовком: «Человек непростой судьбы».

И действительно, судьба Николая Николаевича была крученой, как кольца «Егозы»[20].

С детства он мечтал стать летчиком, и не просто пилотом, а обязательно военным летчиком. В юношеских грезах видел себя то Чкаловым, то Талалихиным, а чрезмерно замечтавшись, улетал в космос, как Юрий Гагарин.

Учился в школе хорошо, занимался плаванием, легкой атлетикой, боксом (даже имел разряд), и с поступлением в военное училище проблем не должно было возникнуть. Но все-таки судьба сделала здесь свой первый завиток. На приписной комиссии в военкомате Николаю предложили поступать вместо Харьковского летного в Челябинское училище штурманов. Военком, богатырского сложения дядька с лихо закрученными усами и лукавым прищуром, тогда в открытую сказал:

— В летное двадцать рыл на место, еще неизвестно, поступишь ли. В штурманском там попроще, обязательно пройдешь. А небо, оно одинаковое, что для летчика, что для штурмана или бортинженера.

Добрынин долго не колебался, прикинув все «за» и «против», решил не рисковать (терять год в случае неудачи) и подал документы в ЧВАКУШ[21]. Как и обещал военком, вступительные экзамены он сдал без особого напряжения. И уже вскоре был зачислен на факультет морской ракетоносной авиации. Четыре года, заполненные учебой и спортом, пролетели как один день. Опомнился Николай уже на построении, когда с дипломом и лейтенантскими погонами ему вручили морской кортик. Распределение получил на Черноморский флот в Николаевский полк дальней ударной авиации. Казалось, что может произойти сейчас, когда ты целиком и полностью принадлежишь ВВС? Но и тут судьба сделала очередной поворот, объяснив, что авиация лишь часть аппарата под названием Министерство обороны и в его недрах возможны любые трансформации.

Когда Добрынин после положенного новоиспеченному лейтенанту отпуска прибыл к месту службы, кадровик вручил ему предписание: «Явиться в Главный штаб ЧФ».

В кадрах штаба флота бравый старший мичман, заведующий канцелярией, выдал новое назначение: «Годичные курсы легких водолазов (боевых пловцов)».

Что-либо высказывать мичману было бесполезно: еще в училище после принятия присяги им доступно объяснили — служить будете, куда Родина пошлет.

Первые три месяца Николай готовился по индивидуальной программе, кандидату в мастера спорта по плаванию было несложно освоить навыки водолазного дела. Следующие полгода он тренировался в группе, изучая не только погружения и всплытия, но также приемы маневрирования под водой, искусство ножевого боя, акваталон[22], ориентирование и стрельбу из подводного огнестрельного оружия.

Последние три месяца он командовал этой самой группой, состоящей целиком из моряков-сверхсрочников. Задача группы заключалась в охране акватории морской базы ( «Балаклава») от проникновения вражеских подводных диверсантов.

Когда еще через семь месяцев старший лейтенант Добрынин не только смирился с судьбой офицера ПДСС, но и успел полюбить свою новую службу, его тут же настиг новый завиток судьбы в виде вызова в Москву. В кадрах Министерства обороны боевого пловца отправили на трехгодичные военно-дипломатические курсы.