– Мы должны предполагать худшее, – сказал Жак. – Каждый человек, каждая ситуация чреваты потенциальной угрозой. Наша жизнь зависит от нашей способности брать на себя ответственность.

– И как ты это делаешь? – спросила Амелия.

– Ледюк нас учил, – сказал Жак. – Освоить такие вещи в классе или по книгам невозможно. Ты находишь в толпе человека и на его примере учишь остальных. После чего все у тебя будут ходить по струночке.

– Что ты называешь примером? – спросила Амелия. – Избить его до полусмерти?

– Если нужно, то и избить.

Она с отвращением посмотрела на Жака, потом перевела взгляд на Натаниэля:

– Спасибо. И чтобы ты знал: я действительно не отдавала мою карту Герцогу. Понятия не имею, мою ли карту нашли у него и как она туда попала.

– Вот и прекрасно, – радостно сказал он.

Глядя в его открытое, доверчивое лицо, даже Амелия испытала тягостное ощущение, что Натаниэль долго в полиции не продержится. По крайней мере, нынешний Натаниэль.

– Хорошо, – сказала Хуэйфэнь. – Допустим, ты говоришь правду. Тогда получается, что кто-то взял твою карту и передал ее Герцогу. Зачем это ему понадобилось?

– Это может означать кое-что еще, – вмешался Натаниэль.

– Что? – спросил Жак, злясь на новичка.

– Может быть, кто-то обнаружил, что его карта отсутствует, и украл карту у Амелии.

– Говоря «кто-то», ты имеешь в виду одного из нас, – уточнила Хуэйфэнь.

– Да, – ответил Натаниэль. – Кого еще я могу иметь в виду? Или вот еще вариант: Герцог захотел увидеть карту и кто-то, чтобы не давать ему свою, украл у Амелии.

– И опять ты подразумеваешь одного из нас, – сказала Хуэйфэнь.

– Да, либо тебя, либо Жака. Я знаю, что я этого не делал. Карты вам дал Гамаш, и вы были близки с Герцогом, разве нет?

– Ты так думаешь? – спросил Жак, поедая новичка взглядом.

Амелия изменила свое мнение о Натаниэле. Ее радовало и одновременно беспокоило, что на самом деле он может быть довольно хитроумным. И ясно видеть.

– Я вас не обвиняю, – поспешил сказать Натаниэль. – Я просто хочу сказать, что на эту ситуацию можно смотреть по-разному.

– Хорошо, тогда давай посмотрим на то, что нам достоверно известно, – предложила Хуэйфэнь. – На факты. Копия карты оказалась в ящике Герцога. Почему?

Хотя главный вопрос, похоже, по-прежнему оставался «кто?».

Они перевели глаза с трех карт на столике на Амелию.

Фотографии с места преступления лежали на длинном столе перед следователями. Старший инспектор Лакост вводила Гамаша и Желина в курс дела:

– Большинство преподавателей и кадетов допрошены.

– Это что-нибудь дало? – спросил заместитель комиссара Желина.

– Пока немного. Ледюк был человеком закрытым, у него это чуть ли не до мании доходило. Вчерашний день, судя по тому, что нам удалось собрать, ничем не отличался от других. Серж Ледюк вел занятия, вечером поужинал за преподавательским столиком. Насколько я знаю, вы это видели.

Гамаш кивнул.

– Пришел профессор Годбат, старший инспектор, – сказал один из агентов, приоткрыв дверь.

– Хорошо. – Лакост посмотрела на Гамаша. – Я подумала, вы захотите присутствовать, когда мы будем с ним говорить.

– Merci, – не без сарказма откликнулся Гамаш.

– Пригласите его, пожалуйста, – сказала старший инспектор Лакост.

В кабинет вошел крупный человек. Когда-то, вероятно, его мышцы были упруги, но теперь он с трудом нес перед собой живот и переваливался с ноги на ногу.

– Марсель Годбат, – представился он и сел на предложенный стул. – Это ужасно, я все никак не могу поверить.

– Вы служите в академии пять с половиной лет, так написано в вашем личном деле, – сказала старший инспектор Лакост.

– Oui. – Он посмотрел на Лакост, как дядюшка смотрит на хорошенькую племянницу. – Прежде я служил старшим следователем в отделении Атибити.

– Отделении Квебекской полиции, – уточнил заместитель комиссара Желина.

– Разумеется, – сказал Годбат, неприязненно посмотрев на офицера КККП.

– И вы преподаете судебную экспертизу? – спросил Желина, справляясь со своими записями. – Но не медицинскую часть. Вы обучаете кадетов способам расследования в области бухгалтерии, финансов. Обнаружение мошенничества, рэкета. Бумажный след, не кровавый.

– Oui. Не очень сексуально, но эффективно. Не все из нас ищут убийц.

– Важная работа, – согласился Гамаш, хотя и смотрел на Годбата, прищурившись.

Этот человек, до того как в академии появился Гамаш, отлавливал в коридорах кадетов, которые немного опаздывали на занятия, на ком форма сидела не очень ладно, у кого волосы слишком отросли.

И собирал с них дань.

Унижал кадетов, издевался над ними. И хотя в рукоприкладстве замечен не был, но заставлял кадетов наказывать самих себя: зимой делать упражнения во дворе в одном нижнем белье, бегать по лестницам, подтягиваться и приседать до полного изнеможения. А когда они падали от усталости, он только увеличивал нагрузку.

Марсель Годбат доводил их до грани нервного срыва. А потом возвращал в исходное положение.

То, чем он занимался, было пыткой, известной с незапамятных времен. Кто-то мог бы назвать это физической подготовкой. Истязания в смягченной форме. Истязания. В смягченной форме.

Это был пример, на котором учат других. И другие кадеты быстро научались ходить по струночке. Некоторые к третьему году сами начинали истязать других. Такие считались успешными, и им прочили хорошую работу и карьеру в Квебекской полиции.

Если Ледюк исполнял роль архитектора, то этот человек был строителем. Он брал хороший материал и делал его гнилым.

Вступив в должность начальника академии, Гамаш пришел в ужас от того, что обнаружил. От степени и глубины злоупотреблений. И Марсель Годбат был еще не худшим из преподавателей. Худших Гамаш уволил скопом. Одного арестовали. Но на Годбата у него не набралось достаточно материалов. Все на уровне слухов. Годбат, специалист по обнаружению улик на бумаге, принимал меры к тому, чтобы заметать следы.

Но коммандер Гамаш внимательно наблюдал за ним и не делал из этого тайны. Злоупотребления прекратились.

Однако, когда человек долго копит в себе желчь, получается что-то вроде вулкана, который однажды может взорваться.

Что, если ночью произошло такое извержение, закончившееся убийством Ледюка?

Впрочем, мотив у профессора Годбата отсутствовал. Недостаточно просто сказать, что его прорвало. Должна быть какая-то причина. Толчок, каким бы мелким он ни казался человеку со стороны.