– Эй, я же отличный гость! – сказал Натаниэль.

– Да, если мне придет в голову бесконечно играть в кошки-мышки. Выходи, выходи, все равно найду.

– И что это должно означать? – спросил Натаниэль.

– Иди ты в жжжж…

Мирна поспешно прикоснулась к руке Рут.

– А кто такая Клара Морроу? – спросила Амелия.

– Художница, – ответила Хуэйфэнь и покрутила рукой над головой, изображая всклокоченные волосы. – Она нас привезла. Кажется, милая.

Оливье, несколько более услужливый, показал в окно, где Клара выгуливала своего нового щенка, хотя с расстояния казалось, что она тащит пустой поводок по тонкому слою снега на деревенском лугу.

Амелия вздохнула. Милая. В ее мире это слово означало «чокнутая».

Арман Гамаш помахал Кларе, и та взяла щенка на руки и направилась к нему.

– Кто она? – спросил Желина. – Знакомое лицо.

– Да, принять Клару Морроу за кого-то другого трудно.

– Клара Морроу, художница? Та, что пишет портреты? Она написала старую забытую Деву Марию. Невероятная работа. Я с трудом мог смотреть на нее и с трудом мог отвести глаза. Впрочем, моя любимая – «Три грации». Я был на ее персональной выставке в Музее современного искусства.

– Она живет вон там. – Гамаш показал на небольшой дом по другую сторону луга.

Они пошли вперед и встретили Клару на полпути. Она опустила щенка на землю, и ее представили Полю Желина, который с благоговением уставился на нее.

– Вы знакомы с Лео? – спросила Клара у Армана.

– Non. Bonjour, Лео, – сказал Арман, опускаясь на колени.

Он не мог не признать, что Лео – один из самых восхитительных щенков, каких ему доводилось видеть. Светло-коричневая, почти желтая шерсть, круглые ушки, словно сделанные из фетра. Ушки торчали вперед. Лео помахивал хвостиком и твердо стоял на прямых ногах. Взволнованный и яркоглазый.

Как очень, очень маленький лев.

Возможно ли, что Клара взяла львенка, а им достался крысенок?

Да нет, Лео определенно был собакой. Неизвестной породы, но собакой.

– Как поживает Грейси? – спросила Клара, и Арман вгляделся в ее лицо в поисках намека на улыбку.

Искать долго не пришлось: Клара явно веселилась.

Он поднялся на ноги, а Желина присел поиграть с Лео.

– Она замечательная, – ответил Арман.

– Правда?

– Она повсюду писает. Но Даниель и Анни тоже писались, когда мы принесли их домой. Правда, мы почти не сомневались, что они человеческой породы. А вот с Грейси пока не до конца понятно.

– Разве это важно? – спросила Клара.

– Для вас, конечно, нет, – сказал Арман. – Они точно из одного выводка? – Он посмотрел на красавца Лео.

– Их нашли в одном бачке. Впрочем, туда мог заползти новорожденный енотик. Или скунс.

– Ладно, ладно, – сказал Арман. – А как мы заполучили Грейси? Она что, последняя оставалась?

– Вовсе нет. Рейн-Мари могла выбирать. Мне кажется, Билли Уильямс к ней неровно дышит. Она выбрала Грейси.

«Конечно выбрала, – подумал Арман. – Заморыша». Он бы сделал то же самое.

– А как настроен Анри? – спросила Клара.

– Он смотрит на нее как на закуску, которую мы уронили на пол.

Клара сделала гримаску и собралась уходить.

– Ну, удачи, – сказала она на прощание.

– И вам удачи.

Что-то в его тоне заставило ее повернуться к нему:

– Что вы сделали, Арман?

– О, вы увидите.

Клара хмуро посмотрела на него.

За ее спиной в окне бистро Гамаш видел четырех молодых людей, которые тоже хмуро смотрели на него.

Выводок кадетов. Но кто из них лев? А кто крыса?

По дороге в академию Гамаш вел машину, а Желина читал личное досье коммандера на Сержа Ледюка.

Они в общих чертах обсудили карьеру убитого, ее известную часть. И неизвестную.

И его частную жизнь, о которой мало кто знал.

– Родители умерли. Сегодня утром я говорил с его сестрой, – сказал Гамаш. – Она живет в Шикутими. Они не были близки. Конечно, она потрясена, но мне не показалось, что смерть Ледюка оставит незаживающую рану в ее сердце.

– И никаких друзей среди преподавателей?

– Никого, о ком бы я знал. Серж Ледюк свято чтил иерархию. Он никогда не стал бы завязывать дружбу с теми, кто ниже его по положению. Обычное дело в закрытых сообществах, – заметил Гамаш. – Там, где положение человека дает ему власть и придает ему чуть ли не мистические свойства.

– Что делает вас…

Гамаш едва заметно улыбнулся, но решил не попадаться в эту ловушку.

– У него были какие-то особенные студенты? – спросил Желина.

– Вы хотите сказать, имел ли он сексуальные отношения с кем-либо из студентов? Надеюсь, что нет, но, по правде говоря, я не знаю. Я попытался свести к минимуму его возможности, запретил практику использования кадетов в качестве лакеев – прежде они приносили преподавателям кофе по утрам. Это усиливает влияние преподавателей на кадетов. И может привести к злоупотреблениям.

– Но вы предполагаете, что у него все-таки случались какие-то романы?

– Несмотря на мой запрет, он продолжал эту практику, – сказал Гамаш. – А о романах речь вообще не идет. Роман подразумевает взаимность.

– Ну, по крайней мере, оба старше шестнадцати.

– Вы и в самом деле считаете, что кадет-первогодок добровольно мог согласиться на секс с Сержем Ледюком? Занимай он какое-либо другое место, они бы и не посмотрели на него во второй раз. Нет. Если у них был секс с ним, а точнее, у него с ними, то это можно рассматривать как насилие. Из-за их собственных страхов и незащищенности. Он соблазнял их обещаниями и запугивал тем, что произойдет, если они откажутся.

– Мотив для убийства, – заметил Желина.

– Не исключено.

– Значит, вы считаете, что это мог сделать кто-то из кадетов?

– Они не дети. И к сожалению, иногда убивают даже дети. А здесь молодые мужчины и женщины, вполне способные на убийство.

– Да, возможно, – сказал Желина. – Полицейский должен быть способен на убийство. Но преднамеренное? Мы надеемся, что нет.

Гамаш ничего не ответил, и Желина вернулся к чтению, затем поднял голову и положил папку на колени. Какое-то время он размышлял, потом спросил:

– Почему вы не использовали это против него? Тут масса обвинений. Тайные банковские счета, договорные контракты. Устрашение.

– Обвинения, но без достаточных доказательств, – пояснил Гамаш. – Прежде чем предъявлять ему обвинения, я хотел собрать неопровержимые улики.