сейчас он узнаёт, что были и другие люди, над которыми издевались. В добавок, он никак не мог принять тот факт, что его действия настолько пагубно повлияли на кого-то, кого он не знал до сего момента.

— Тебе оставалось вытерпеть лишь несколько минут, после чего всё было бы кончено, но ты внезапно решил бороться с тиранами, бороться с теми, кто долгое время причинял тебе и остальным боль. И куда тебя это привело? Мало того, что ты собственными руками убил всех, кто в тот момент находился в одном здании с тобой, так ты ещё и нами пожертвовал! — продолжал наступать Клаус.

— Что за вздор⁈ — не выдержал Син, — Какого чёрта я должен был переживать за кого-то, кого я даже не знаю? С чего это я вообще не должен был бороться⁈ Ты хоть понимаешь, что в тот момент я испытал⁈ — с яростным и отчаянным лицом кричал он, — На моих руках был Мики — мой лучший друг, который был маленьким лучиком света в той беспросветной тьме! Я жил только благодаря ему! Только он сдерживал меня от полного отчаяния! И он был мёртв! Они убили его! Что я должен был делать⁈

— Из-за тебя на моих руках умерли все мои друзья! — грубо перебил его Потрошитель, — Девять лет я безостановочно хоронил своих друзей! Всё из-за того, что ты не позволил завершить разработку препарата!

— Да плевать мне на тебя и всех твоих друзей!

— Да тебе и на своих плевать!

Син, в ярости и отчаянии, бросился на Клауса с кулаками, его глаза были полны гневом и яростью, его внутреннее пламя разгоралось с новой силой. Однако каждый удар, каждая атака, несмотря на всю его ярость, оказывалась лишь бессмысленной попыткой пробиться сквозь броню непоколебимости Густавсона. Движения злодея были неуклюжими и рваными, его атаки не были скоординированы, его сила не имела достаточной концентрации, чтобы причинить врагу даже малейший вред. В добавок, он почти полностью потерял связь с реальностью, из-за чего его причуда начала работать с перебоями, не делая то, что ей приказывал её владелец.

В то время как Айкава бил во всю силу, Потрошитель, хладнокровный и беспощадный, уверенно уклонялся от каждого удара, избегая поражения с непревзойденной ловкостью и грацией. Он прокалывал воздух своими серпами, оставляя лишь порезы на плоти Сина, его тело было покрыто кровью, его лицо искажалось от ярости и безумия. Каждый удар линчевателя был точным и опасным, он направлял их в самые болезненные места, словно хотел навсегда запечатлеть в Сине всё то безумие и страдания, что они все пережили.

Айкава, с каждым промахом, с каждой новой царапиной на своем теле, терял все больше и больше силы. Его крики пронзали тишину вечернего окружения, его руки били по воздуху безрезультатно, его глаза были наполнены безумием и отчаянием. В его голове крутилась лишь одна мысль — как можно было избавиться от этого кошмара, как можно было справиться с этим безумием, которое почти полностью поглотило его в данный момент. Но он не мог найти ответа, он был безоружен перед этой тьмой, что обрушилась на него с такой неистовой силой. Густавсон же, со своей безжалостной энергией, продолжал наносить удар за ударом, словно хотел вырвать из Сина всё то зло и темноту, что скрывалось в его душе. Он был как воплощение самой мести, самой боли и страдания, он был каким-то неведомым духом, что пришел в этот мир, чтобы отомстить за все те годы, что были прожиты в тьме и ужасе.

Когда злодей неплохо так выдохся, линчеватель нанёс сильный удар ногой по животу своего противника, заставляя того отступить назад. От возникшей боли в корпусе Син припал на колено и схватился за болезненное место, чем тут же решил воспользоваться Потрошитель, пытаясь нанести ещё один удар ногой, но уже в челюсть. Однако, как только его нога почти соприкоснулась с нужной ему точкой, Син убрал голову с траектории удара и, воспользовавшись своей причудой, выстрелил особыми энергетическими лазерами из глаз, попав по плечу соперника. Эта атака заставила последнего отпрыгнуть назад, после чего он начал тушить небольшой огонь, что образовался на его плаще в месте попадания лазера.

Хоть эта атака и не была особо мощной, она сильно повредила плащ Потрошителя, в результате чего ему пришлось снять его и откинуть в сторону, обнажив свои перемотанные бинтами руки.

Айкава же в этот момент почувствовал сильную боль внутри. Не сумев сдержаться, он выплюнул несколько больших сгустков крови изо рта, после чего заметил, кто кровь также бежит и из носа. Все его внутренности ужасно и неумолимо болели, что наталкивало его на одну мысль — он достиг лимита своей причуды.

«Давно я не доходил до предела. Как же не вовремя!», — думал он, пытаясь остановить кровь, что всё никак не прекращала литься из рта, носа и даже правого глаза.

Син ощутил, как боль разрывает его внутренности, будто бы пытаясь разорвать его на части, каждый нерв его тела ощущал неистовую боль, которая заставляла его сжиматься и извиваться от страдания. Это была боль, что проникала в каждую клетку его тела, словно каждая его мышца была пронзена острым кинжалом, а каждый его орган страдал от неимоверной агонии. Он пытался вздохнуть, но вместо воздуха его легкие наполнились лишь кровью, вызывая еще больше отчаяния. Он чувствовал, как кровь заливает его рот, как она текла из его носа, как она заливала его глаза, лицо, и весь его мир.

Злодей, в буквальном смысле, был полностью покрыт кровью — его лицо было искажено от боли, покрыто многочисленными разрывами и царапинами, из которых текла кровь, его глаза были красными от слез и крови, его волосы были залиты красной жидкостью, его тело было облито этой нечистотой, словно он сам стал воплощением своего собственного кошмара. Он был как жертва, покрытая кровью, борющаяся за последние мгновения своей жизни, он был как символ страдания, что пронизывало его существо до самых глубин.

— В твоих руках было множество жизней, Син Айкава, — продолжал свою тираду Клаус, даже не думая сбавлять напор, — И ты не ценил ни одну из них.

— Неправда! — резко ответил Айкава, что отдалось ему болью в груди, от чего он болезненно поморщился, — Я до сих пор ценю каждую из них! Я даже пытаюсь отомстить за них!

— Не лги мне! — оскалился Густавсон, — Тебе всегда