не было. Он почему-то вернулся, и машины на полигон ушли без него. Я тебе вот что скажу, Максим. Люди рассказали, как Петров тушил пожар, спасал склад, да и завод по большому счету. Понимаешь, завербованные диверсантами люди, враги, вредители так не поступают.

Оставив Шелестова и взяв с него слово, что тот не станет без разрешения врача покидать больницу, Коган вышел в коридор. И тут он увидел Лобанову. Женщина, тиская мокрый платок, стояла перед палатой, в которой лежали наиболее пострадавшие во время пожара рабочие. Там лежал и Петров. Коган подошел к женщине, взял ее за локоть.

— Как вы? — спросил он. — Пришли Владимира Сергеевича навестить? К нему пока нельзя, но врачи говорят, что ничего страшного. Выживет. Ожоги есть, но процент повреждения кожных покровов невелик. Все обойдется. Может, только следы останутся.

— Черт с ними со следами, человек бы жив остался! — замотала головой женщина.

— Любите его? — спросил Борис.

Лобанова закивала и снова прижала платок к глазам. Коган дал ей немного поплакать. Он некоторое время молча сидел рядом на стуле, а потом, когда женщина отняла платок от раскрасневшегося лица, спросил:

— А теперь вы мне вот что скажите, Ольга Васильевна. Усатов тоже в вас влюблен? Домогался вас?

— Почему вы спрашиваете? Почему вы так подумали? — испугалась женщина.

— Да вы не волнуйтесь, — улыбнулся Коган и похлопал Лобанову по руке. — Просто я умный. А еще я из НКВД. Простите уж, что не сразу открылся. Работа такая. А догадаться несложно. Вы ведь с Петровым таились не столько от коллектива, сколько от Усатова. Злой он, ревнивый, мог бы гадости сделать Петрову. Да?

— Мог бы, — вздохнула Лобанова, но потом испуганно заговорила: — Но вы не думайте, что Усатов мог поджечь склад, чтобы Володе навредить! Он не враг, он просто влюбленный дурак, зануда, который кому хочешь нервы вымотает.

— Разберемся, — пообещал Коган. — А с Володей вашим все будет хорошо. Вот увидите. Еще и орден дадут за его подвиг во время тушения пожара.

— Скажите, а вы ведь наврали, что заберете Володю на Урал на другой завод?

— Наврал, — с готовностью ответил Борис. — А вы себя сразу выдали.

Буторин показал на карте место, которое указал Русаков.

— Вот здесь, по его сведениям, и взрывчатка, и место встречи с главной группой, которая идет от границы. Но записка от Сосновского получена охотником вот здесь. И не похоже, что японцы идут к этому месту.

— Я тоже об этом подумал, — согласился Шелестов. — Твой Русаков, скорее всего, не врет. Он просто тоже не владеет информацией, и его друзья-парашютисты тоже дезинформированы. Японцы явно идут на юг, но рисковать нам нельзя. Вдруг у японцев тут в тайге спрятаны аэросани и они за сутки вернутся к этому месту. Может, собачьи упряжки. Может, самолет.

— Ну, насчет самолета — это ты загнул, — хмыкнул Коган.

— Это я образно, — поморщился Шелестов. — Я просто понял, что старший в этой группе хитер как лис. Давайте делиться. Вот что, ребята, берите бойцов и отправляйтесь к месту, где хранится взрывчатка. Ее в любом случае надо изымать, даже если за ней никто сейчас не придет. Учтите, что там может быть засада, а возможно, место заминировано. Будьте осторожны. А я пойду на перехват японцев. Будем держать связь по рации. Через сутки выход в эфир каждый час.

Шелестов лежал в снегу, одетый в белый маскировочный костюм поверх ватника и ватных штанов. Капюшон трепало ветром, снег летел на автомат, который Максим сам старательно, как и другие бойцы, перебинтовал, чтобы тот не выдавал его на снегу. Впереди была река, скованная льдом, и другого пути у японцев, кроме как через распадок по низкому пологому берегу выйти к реке и перейти ее здесь по льду, не было.

— Товарищ подполковник, вас вызывают по рации! — Радист подполз с белым коробом радиостанции на спине и протянул наушники.

— Кукушка, я Дрофа, — послышался в эфире голос Буторина. — Как слышишь меня?

— Хорошо слышу, Дрофа! Что у тебя?

— Гнездо пустое, причем очень давно. Было полное, остатки ящиков. Трава и кусты уже проросли. Два или три года, как здесь ничего нет.

— Понял, Дрофа. Обследуйте местность вокруг и возвращайтесь.

— Как у тебя, Кукушка?

— Нормально, ждем с распростертыми объятиями гостей. Они в пределах видимости.

— Желаю удачи, Кукушка!

«Ну, вот и все, — подумал Шелестов, возвращая радисту наушники. — Теперь все становится ясно. Они отвлекли бы нас на то место, мы бы кинулись туда, как свора легавых, хватать, а там ни японцев, ни взрывчатки. А он за это время исчез бы. И взял бы взрывчатку в другом месте, о котором мы не знаем. Мы две недели пытаемся ликвидировать диверсантов по области, и все нам попадаются мелкие сошки, которые даже всей информацией не владеют. Сети для нас раскинули. Ну-ну! Не вы тут самые хитрые».

— Снайперы, приготовиться! — крикнул Шелестов, когда увидел на опушке на противоположном берегу человека.

Одет он был в обычный полушубок. Приложив к глазам бинокль, Шелестов с удивлением узнал в этом человеке Сосновского. Михаил постоял, глядя по сторонам, потом не спеша пошел вперед. Дойдя до реки, он попробовал ногой лед и двинулся через реку к другому берегу. Шелестов стиснул зубы. Ну, Миша, давай, смелее. А как дойдешь, падай в снег и за камни. Мы тебя прикроем. Догадайся, родной, догадайся. И знак ведь никак ему не подашь! Наверняка японцы следят за ним, за каждым его шагом и жестом.

Осмотревшись на берегу, Сосновский повернулся и сделал знак рукой. Из леса один за другим стали выходить японцы. Экипированы они были хорошо. У каждого меховой летный комбинезон с капюшоном. На ногах меховые сапоги. За спинами большие короба с грузом. Десять человек, двенадцать. Но среди японцев нет женщины, точно нет. Шелестов различал в бинокль лица всех, кто пересекал сейчас реку. Черт, значит, она на том берегу. Значит, не все пошли по льду. Выходит, там их главный с женщиной. Ах, лис! Шелестов повернулся и крикнул:

— Радист, передай «тройке», пусть скрытно идет на тот берег. Там остался главный. Брать живым!

Ну все, сейчас за изгибом реки бойцы переберутся на другой берег и выйдут к японцам в тыл. А этих покрошим на льду, если не станут сдаваться. Они тут как на ладони. Лишь бы Михаил от них отошел. Но ведь заподозрят его, обязательно заподозрят и захотят убить.

— Миша, куда? — прошептал Шелестов и даже приподнялся на снегу.

Сосновский кивнул японцам, перешедшим реку, и пошел по льду назад. Куда, зачем? Ты ведь заложником у