них станешь. Черт, Мишка же не знает, что мы здесь, что они попали в засаду. Теперь нужно подождать, пока он не уйдет в лес. А потом… Михаил скрылся за деревьями. Японцы на берегу сбросили с плеч ранцы и стали подниматься по склону в трех направлениях. Осмотреться хотят. Место открытое, не нравится им.

Над рекой раздался усиленный рупором голос. Переводчик говорил по-японски, приказывая сложить оружие и сдаться, иначе все будут уничтожены. Кто-то схватился за оружие, почти все попадали в снег и закрутили головами. Двое бросились назад, на другой берег, но этого им разрешить было нельзя. Звонко один за другим хлестнули по реке выстрелы из винтовок. Японцы упали в снег и замерли. Сработали снайперы. И сразу на берегу стали раздаваться автоматные очереди. Японцы запаниковали и начали стрелять. Им отвечали «ППШ». Вот один упал, второй, отползая, скатился по склону и остался лежать, безжизненно раскинув руки. Еще двое японцев были убиты. Шелестов приказал прекратить огонь и снова говорить переводчику.

На этот раз никто стрелять не стал. Диверсанты начали подниматься из снега, бросая автоматы и задирая руки. К ним с автоматами наперевес вышли бойцы полка НКВД. Жестами им приказывали подниматься и уходить за камни, где каждого будут обыскивать. В лесу на другом берегу раздался выстрел, потом еще один. Кто это? «Тройка»? Нет, не успела эта группа дойти. Это Сосновский. Шелестов вскочил и крикнул двум бойцам:

— За мной!

Максим бежал по льду, скользя и падая и все ожидая выстрелов с другого берега. Бойцы бежали справа и слева от него, тоже периодически падая на лед. Затем они кинулись по следам японцев вглубь леса. А потом он увидел Сосновского, который старательно связывал за спиной японцу руки. Рядом стояла молодая женщина с распущенными волосами, которая направляла на японца пистолет.

— Миша! — заорал Шелестов и тут же осекся.

Молодая женщина мгновенно повернулась на голос и навела пистолет на него и бойцов. На миг Максим подумал, что эта дама целилась не в японца, а в Михаила, но потом он отогнал эти мысли. Сосновский поднялся и заулыбался. Живой!

Они сидели в хорошо натопленной избе. Икэда не выглядел ошарашенным, удивленным или испуганным. Он был спокоен, отвечал на вопросы рассудительно. Шелестов спросил его, добровольно ли полковник отвечает на вопросы или дает заведомо ложную информацию, которую он приготовил на случай ареста. Икэда даже улыбнулся в ответ.

— Я знаю, что у меня нет другого выхода. Теперь я надолго в ваших руках. У меня есть сведения, что император не станет воевать с Советским Союзом. Теперь точно не станет. А значит, мой плен будет долгим. И будет ли он комфортным, зависит от моего желания сотрудничать с вами.

— А ведь я вас узнал, полковник, — сказал Сосновский. — Это было не так давно, и мы с вами встречались в Харбине.

— Я вас тоже тотчас узнал. Мог вас убить сразу, но я решил использовать вас как ловушку, как ложный след, когда это будет необходимо. Чтобы выиграть время.

— Хорошо, кому вы должны передать этот пакет с инструкциями? — спросил Шелестов, просматривая документы, которые извлекли из непромокаемого пакета. Его Икэда все время нес под комбинезоном на груди.

Рубцову арестовали дома. Хотя она и так находилась почти под домашним арестом. Ей запрещено было пока покидать квартиру. Ее мужу разрешили выходить на работу. НКВД удалось сохранить в тайне временный арест и допросы. Платов, проанализировав ситуацию, разрешил оставить Рубцова на свободе, хотя присвоение чужих документов было преступлением, но не изменой Родине. Его судьбу решит суд, а пока все вокруг семьи Рубцовых должно быть спокойно. И только теперь Шелестов понял, что Платов продолжал подозревать Анастасию Рубцову.

Лида Храмова, когда ее привезли в управление, сидела смирная, поникшая и смотрела на всех жалобными глазами. Шелестов долго смотрел на девушку, потом спросил:

— Скажите, Лида, почему вы скрыли от нас, что, выйдя из машинного зала наружу в поисках Филиппова, вы увидели внизу женщину и вашего рабочего Акимова? Вы ведь понимали, что они были свидетелями падения инженера вниз?

— Понимала, — обреченно ответила Храмова и опустила голову. — Акимова жалко стало. Он ведь ни при чем. Одинокий, а вы его подозревать станете. А эта женщина… может, она любила Федора Арсеньевича. Его смерть со всеми примирила. Его уже не вернешь.

Что было говорить в данной ситуации? Глупая влюбленная девушка. Она вышла через пять минут после Филиппова. Она и не подозревала, что рабочий Акимов, давно завербованный Рубцовой, столкнул Филиппова вниз. Он успел спуститься. Они не знали, что Храмова, которая вышла следом, успела их заметить. Для них было чудом, что девушка не сразу выдала их сотрудникам НКВД. Может быть, все расследование пошло бы иначе. Зачем пугать Храмову, да и не надо ей знать, что Рубцова замороженный агент японцев еще с 20-х годов, которая так удачно вышла замуж за перспективного красного партизана. Собственно, он ее и спас от преследования, зная, что девушка живет, как и он, по чужим документам. Верил он ей.

Сосновский стоял на холодном ветру, пряча лицо в воротник. Настя улыбалась ему. Она подняла руку и провела теплыми пальцами по его щеке, смахнула с ресниц снежинки.

— Ну, иди, а то простудишься.

— Подумай еще, Настенька. — Сосновский вздохнул. — Это не только потому, что я хочу, чтобы ты осталась со мной в Москве, не потому, что я хочу знать каждый день, каждую минуту, что ты дома, в нашем доме, в безопасности. В Харбине могут не поверить в твою невиновность. Группа погибла, сложная операция сорвалась. И ты вернулась одна из всех.

— Я не могу не вернуться, ты же знаешь, — грустно улыбнулась Настя. — Да и легенда у меня хорошая. Мне подготовили подтверждение, что я осталась в приграничном поселке, когда Икэда ушел с группой в тайгу на север.

— Без тебя в Харбине «кисель не ссядется», — буркнул Сосновский. — Других нет? Я же говорил, что я могу попросить Платова, даже Берию, и тебя вернут. Наша группа на особом положении.

— У нас у всех одно положение, Миша, — вздохнула Настя и стала серьезной. — Положение, при котором необходимо сражаться с врагом, потому что идет война. И угроза, что Япония вступит в войну, все еще существует. Значит, мне надо работать, быть за границей, потому что у меня там очень прочное положение и я могу многое сделать. Ты же разведчик, Миша, ты все понимаешь.

— Понимаю, — кивнул Сосновский. — Но и у разведчиков бывают слабости.

— Я твоя слабость? — заулыбалась Настя. — Знаешь, более странного объяснения в