человек. Пусть не проводилось расследований и тела не были найдены, но уверена, что за этим стоит она.

Просто Деметра больше, чем Афродита, заботится, чтобы следы ее прегрешений было сложнее отыскать. Я поднимаю бокал.

– Справедливо. Но это не ответ.

Он пожимает плечами.

– Все начиналось просто. Она захотела, чтобы я уничтожил последнего Аполлона. Мне тогда, кажется, было семнадцать.

Едва не роняю бокал от потрясения.

– Это сделал ты?

– Да. – Он отвечает без хвастовства или гордости. Лишь констатирует факт. – Не я все подстроил, но я учился вместе с Дафной. – Его глаза темнеют. – Она попала в дурную ситуацию и понимала, что никто не поверит ее слову против слова Аполлона, если не будет никаких доказательств.

Меня тогда еще не было в Олимпе, но я хорошо знаю эту историю. Прежний Аполлон чем-то разозлил Афродиту, и вскоре сайтам сплетен были анонимно слиты фотографии, на которых он был заснят с несовершеннолетней девушкой по имени Дафна. Теперь, узнав об этом, понимаю, с какой тщательностью были отобраны снимки. Достаточно откровенные, чтобы никто не смог усомниться, что именно там происходило, но Дафна была в нижнем белье.

– Эти снимки правда? Или два подростка сговорились и все инсценировали?

– Ага. – Он не смотрит на меня. – Она скачала их с телефона Аполлона, когда мы определились с планом действий. Вариант был неидеальный, но так Аполлон отстал от нее, а моя мать была счастлива наблюдать, как он понес наказание.

В Олимпе немного династий, особенно среди Тринадцати, но Дафна – двоюродная сестра Артемиды, а потому разразился такой скандал, какого Олимп еще не видел. Она потребовала его голову, а когда прежний Зевс отказался зайти так далеко, Артемида подговорила Афину, Гефеста, Посейдона и, что неудивительно, Афродиту. Под давлением пятерых Зевс был вынужден что-то предпринять. Он не убил Аполлона, но объединился с остальными из Тринадцати и лишил его титула.

Две недели спустя его тело нашли в Стиксе. Считают, что это дело рук Артемиды, но все доказательства смыло водой, и убийца так и не был найден. Впрочем, не скажешь, что кто-то упорно его искал.

Я смотрю на Эроса.

– Это тебе пришла в голову мысль опубликовать те фотографии? – В семнадцать лет?

Он снова пожимает плечами, что означает все и ничего.

– Как уже говорил, это был единственный способ.

Единственный способ осуществить расправу Афродиты.

Единственный способ помочь Дафне выпутаться из этой ситуации.

– Но…

Он издает вздох.

– Что но?

– Как получилось, что ты сначала помогал людям вроде Дафны, а потом начал их убивать?

– Так же, как варят лягушек. – Я моргаю, и он поясняет: – Постепенно. Первый человек, которого я убил, угрожал моей матери. – Эрос рассматривает вилку, будто та хранит в себе тайны вселенной. – Оглядываясь назад, понимаю, что он в самом деле представлял угрозу. По-моему, это был ее бывший любовник, который начал преследовать ее, и дошло до того, что она всерьез испугалась, и не без причин. Они с Аресом не ладят, поэтому он не стал бы обеспечивать ей безопасность. Вот я и вмешался.

Я не указываю на то, что Афродита в состоянии нанять охрану. Эрос умен. Он и так это знает.

– Сколько тебе было?

– Девятнадцать.

У меня душа болит за Эроса и за того маленького мальчика, которым он был.

– Сожалею.

– Не стоит. – Он пожимает плечами, но жест получается напряженным и неубедительным. – К тому времени, когда я понял, что люди, которые угрожали моей матери, на самом деле не представляли никакой угрозы, моя душа была запятнана и не существовало пути назад. Оставалось идти вперед. – Не знаю, что сейчас отражается на моем лице, но Эрос качает головой. – Не жалей меня, Психея. Я не потерял ни минуты сна из-за того, что сделал с невинными или виновными людьми. Я такой же монстр, как и она.

Знаю это. Правда, знаю. Но все же не могу не возненавидеть ее еще больше за то, что превратила собственного сына в личного убийцу. Он говорит, что все началось, когда ему было семнадцать. Но я понимаю. Если в семнадцать лет он был готов действовать по ее приказу, значит, она начала гораздо раньше.

– Ты ее ребенок. Неправильно так тебя использовать.

– Это Олимп. Зла здесь больше, чем добра. Так уж обстоят дела.

Понимаю, что он прав, но все равно испытываю негодование. Никто из нас не выбирал свою роль. Эрос совершал непростительные поступки по требованию матери. Он был ребенком, когда все началось, но теперь он больше не ребенок. Он мог остановиться в любой момент.

И остановился ради меня.

Прогоняю эту мысль, пока она не сбила меня с толку. Слишком она заманчива, слишком соблазнительна. Эрос уже признался, что у него есть причины предложить мне брак вместо смерти. Да, он хочет меня, но этого недостаточно, чтобы пойти против матери. Быть такого не может.

Лучше не зацикливаться на этом.

Я гоняю еду по тарелке. Он продолжает напоминать мне, что он ужасный человек, а я… Не знаю. Хорошая? Нелепая мысль. Я часто делала непростой выбор с тех пор, как попала в Олимп, совершала мелочные, эгоистичные и откровенно подлые поступки.

А еще… Не хочу, чтобы Эрос чувствовал, будто он такой один. Я никого не убила, но от этого не становлюсь ангелом.

– Вероятно, ты не причисляешь меня к монстрам, но и я не ангел.

Он улыбается.

– Правда?

Я говорю, пока не успела передумать:

– Помнишь ту историю, когда на MuseWatch опубликовали аудиозапись, на которой Арес разглагольствовал, что все дети Зевса – неудачники?

На лице Эроса отражается такое удивление, которое полностью оправдывает мои откровения. Он откидывается на спинку стула и улыбается во весь рот, а его глаза горят от восхищения.

– Твоих рук дело? А я все гадал. Думал, может, это сделала Елена – это вполне в ее духе, но она всячески отрицала свою причастность. Эта аудиозапись вбила клин в союз Зевса и Ареса, после чего они так и не помирились.

Знаю. Я бы рада сказать, что преследовала такую цель, когда составляла свой план, но не настолько тщеславна.

– Он не оставлял Эвридику в покое. Бегал за ней на вечеринках Зевса и загонял в угол при любой возможности. Никто не вмешивался, даже моя мать. Она только и твердила, как полезен будет для нашей семьи союз с Аресом. – Слова оставляют мерзкий привкус на языке. Я люблю свою мать, но порой она бывает непростительно упрямой. – Брак с Аресом погубил бы Эвридику. Возможно, не буквально, но все, что делает ее самой собой, зачахло бы и погибло.