ли он от Фили. Во всяком случае, там точно был мордобой на прощание. Но, кажется, он к ней до сих пор неровно дышит. От такой женщины сложно уйти.

За окном замаячил лесопарк. Там, в глубине парка – станция метро.

– Алёша, останови где-нибудь здесь. Я хочу прогуляться, голова чугунная после работы.

– Жозефина, ты чего? Ты обиделась, что ли? Прости, я не хотел. Нет, ну честно! И вообще... Мне сказали доставить тебя от подъезда до подъезда!

– Алёша, притормози.

Всё равно ведь не отстанет – раз уж ему сказали от подъезда до подъезда. Железобетонный аргумент, однако. Но сказать ему надо.

Красная «девятка» остановилась на первой удобной обочине.

Алексей обернулся к пассажирке.

– Алёша, скажи – а почему ты решил, что лучший способ завоёвывать меня – это рассказывать мне гадости про Джорджа Джорджиевича за его спиной?

…Остальную часть пути он угрюмо молчал, а Жозефина время от времени разворачивала свёрнутый трубочкой листок с рисунком Джорджа. Хотя…

Высаживая её, он сам открыл дверь. И негромко, но решительно произнёс:

– Я, может, пока действительно чего-то не понимаю. Но я тебе докажу, что я лучше, чем ты обо мне думаешь! Ты... Ты такая классная, Жозефина!

Она совершенно искренне улыбнулась ему на прощание.

– Можно, я заеду за тобой утром?

– В другой раз как-нибудь, Алёша. Указания возить меня каждый день пока ещё не было.

…М-да. Маленькая частная компания. Как в деревне. Все всё про всех знают. Алёшка никому ничего не сказал, Жозефина тоже, но у младшего Жмеровского, что называется, всё было написано на лице. Генеральный на него посмотрел снисходительно, на Жозефину – уважительно. Слов не требовалось. Всё понимаю. Мой дурень решил с наскока отхватить кусок, который ему ещё явно не по зубам. Ничего, пускай учится, жизнь – она такая.

А у Исполнительного был обычный рабочий день повышенной занудности. Сегодня по графику после обеда приём посетителей. Очередной десяток просителей с разными мелочными ходатайствами. Отпустив последнего, он посмотрел на часы – двадцать минут до конца рабочего дня; потянулся в кресле и решительно потребовал – Жозефина, сделайте зелёного чая! Чёрным он обычно поил своих гостей, а зелёный пил потом сам, снимая утомление от разговоров с людьми. Не будь служебной необходимости и интересов дела – в гробу бы их всех увидать.

– Великолепно! – он отхлёбывал напиток, принесённый Жозефиной, с явным удовольствием.

– Спасибо, я старалась.

– Слушайте, а может – действительно? Я как-то даже и не подумал сначала... Вы же ездите на работу через весь город. Мы не сильно богатое учреждение, но организовать вам машину для поездок из дома на работу и обратно как-нибудь сумеем.

– Пока я вроде справляюсь и так, Джордж Джорджиевич. Не опаздываю. И потом... Поймите правильно. У вас же не все сотрудники живут рядом с работой? Почему кому-то есть транспорт за счёт предприятия, а кому-то нет? Сразу пойдут всякие разговоры…

Он отхлебнул ещё чаю. Сделал вдох-выдох. Посмотрел на девушку.

– Плевать я хотел на разговоры, Жозефина. Пускай болтают.

Вы знаете…

Он замолчал, явно прикидывая, говорить или нет.

– Вам подружка Ира не рассказывала, что такое длинное свидание? Выпускница школы милиции должна быть в курсе.

– Это что-то такое в тюрьме?

– Да. Свидание с родственником, длящееся сутки или двое. В отдельном помещении, где есть даже двуспальная кровать, сами догадайтесь для чего. И всё прекрасно, дверь заперта, только под потолком висит камера наблюдения. И где-то там сидит дежурный по тюрьме и может видеть всё происходящее. Маша не была мне официальной женой, но... Мне очень пригодился мой талант художника. Пару раз, после нескольких особенно удачных татуировок, воры перетирали с администрацией централа – и у меня было длинное свидание с Машей. И было два варианта поведения. Либо продолжать играться в некое абстрактное «человеческое достоинство» и заморачиваться присутствием камеры наблюдения над кроватью, или... Или перестать считать их всех – надзирателя в комнате наблюдения, воров, администрацию, дающую добро на наши встречи – за людей. Второе мне понравилось гораздо больше. Мы с Машей исполняли супружеский долг, а если кто из надзора от этого зрелища сдох вследствие усиленного рукоблудия – то пусть покоится с миром.

– Угм… – Жозефина сглотнула. – Джордж Дж... Простите, но... Вот зачем вы мне это говорите?

– Чёрт его знает. Может быть, потому что вы – мой секретарь? Секретарь – это от слова «секрет». И вообще... Вот эти самые люди, на мнение которых вы ссылаетесь, никогда не будут думать обо мне хорошо. Они ждут или очередной сенсационный репортаж в криминальной хронике, чтобы было, что потом обсуждать на лавочке у подъезда, или халявы, которую я им типа обязан обеспечить как депутат Верховного Совета. Так что на них мне, в общем и целом, плевать. Пускай говорят, что им хочется. А вы... Мы с вами даже обедаем за одним столиком. Вы готовите ответы на мою корреспонденцию. В общем, сам не знаю почему, но мне хотелось бы, чтобы вы всё представляли так, как оно есть. А не так, как вам расскажет прокурор Заречный или ваш воздыхатель Алёша Жмеровский.

– Я вас поняла. Извините, кажется…

Да. По счастью, часы на стене показывали завершение рабочего дня. Хватит с неё на сегодня ох.ительных историй.

– Ха! – бодро заявила Ирка в субботу, сидя у Жозефины в гостях. – Вот уж про эту самую Тео, она же Филя, я тебе точно расскажу лучше, чем кто-либо другой. Игорь Германович в своё время раскопал ту историю по максимуму.

Честно говоря, первое, что захотелось сделать Жозефине, – окоротить Ирку так же, как до этого Алексея Рудольфовича. Но уж очень хотелось понять.

Людей шеф, похоже, действительно не любил. До конца рабочей недели у него случился ещё один приём посетителей, так что стало понятно: это именно такая закономерность. Он всегда так.

Или почти всегда.

Во-первых, он почти никогда не закрывал дверь своего кабинета во время приёма по записи. Жозефина невольно становилась свидетельницей происходящего. Это было трудно передать словами, это надо было видеть.