Если хранить их плохо и они будут просачиваться в воздух, может создаться пожароопасная смесь. А может и взорваться — образуется огненный шар, сжигающий все и вся. Силы взрыва не выдерживает толстая сталь цистерн.

Стоп, а ведь то же самое бывает и с владельцами газовых плит и колонок! Если газ из баллонов будет просачиваться, тоже может случиться нечто катастрофическое. Я даже видел так взорвавшийся двухэтажный деревянный дом. Взорвался газ в квартире первого этажа, хозяина и его пожитки вообще разнесло на кусочки, а остальной дом сгорел, как щепотка пороха на бумаге.

А что это может означать? Надо подумать. Здесь явно прослеживается намек, но как он правильно звучит? Запишу в блокнот и обдумаю.

Я обдумывал это довольно долго, но разгадка пока не пришла. Ладно. А что мне там матрос говорил про шесть часов? А, на верхней палубе будет играть духовой оркестр. Он на пароходе едет куда-то вниз, вот компания и договорилась о музыкальных вечерах. Это неплохо. Если они не предадутся исполнению новомодного композитора Мятлева, а будут играть классику, то схожу и послушаю. Надо пойти заранее и устроиться поудобнее. Если сесть неудобно, то и оглохнуть можно. До полшестого я провалялся, а потом пошел на верхнюю палубу. Или как там она точно называется, эта самая верхняя на судне палуба.

Музыканты уже сидели, переговаривались, листали ноты, что-то там делали со своими инструментами. Струнные инструменты вроде как настраивают перед игрой, а что делают с духовыми — не знаю. Может, просто смазывают мундштуки глицерином или чем-то вроде него? Пока ждали начала, я успел выпить стакан лимонада. Корочка в стакане напомнила мне про одну старую шутку, которую могли устроить духовому оркестру завистники. Надо было сесть так, чтобы тебя хорошо видели музыканты, и на глазах у них начать есть лимон. Когда кривишься от кислоты лимона, музыканты тоже начинают кривиться, и игра расстраивается. Впрочем, я могу есть лимон и не кривиться. Не исключаю, что где-то там есть и такие лимоны, от которых и меня перекосит, но пока я таких не встречал.

Без Мятлева обошлись. Играли «Прощание славянки», Моцарта, Баха, еще нескольких композиторов, которых я не знал. Лепота. Благодать. А «Прощание славянки» у меня всегда вызывает душевный подъем.

А вот и на ужин рыбу давать — это уже не свинство, а рыбство какое-то. Надеюсь, завтра не будет такого извращения. Поэтому ужин продлился у меня в каюте поеданием консервированного гуляша.

Ближе к сумеркам над рекой сменился ветер, и стало холодом задувать в иллюминатор. Поэтому я его закрыл и поставил на него сигналку. На дверь сначала не хотел, а потом решил, что все-таки не помешает и на нее, что и проделал, вернувшись из известного места. Я надеялся, что на сей раз не придется воевать с разными подводными гадами, но подкрепил надежды оружием: кольт под подушку, а револьвер пристроил на столик под иллюминатором. Если опять сине-зеленая тварь появится, надо не забыть посмотреть, что это за неизвестный орган у нее разодрало пулями. Если опять в него не попаду. Ах да, и могут ли у него кости черепа заходить краями одна под другую для удобства проникновения в иллюминаторы. Научная общественность жаждет точных ответов на эти неясности. А я не очень. Научная общественность еще много лет может прозябать, не зная этих деталей. Лишь бы ни из кого не выдирали живьем печень.

Никто ко мне не пришел, кроме двух снов. В первом сне был Левчик, гуляющий по дому, просящий добавки, бегающий за мячиком… Ничего с ним плохого не происходило, поэтому я этот сон смотрел с удовольствием.

Второй сон был про человека, чья душа магией заключена в куст, просящего сломать ветку, чтобы эта кара для него быстрее прошла. Он долго стенал, проклиная себя за решение написать одну книгу, ибо с этого и начались его мучения…

Проснулся я весьма озадаченным этим последним сном и долго размышлял, что это все означает и для чего оно мне нужно. Но ни на следующий день, ни в последующие дни речного путешествия разгадка не пришла.

Путешествие продолжалось, я наслаждался отдыхом, видами с палубы, ветрами, приносящими Силу, вечерними концертами… Даже кухней, ибо два раза в день они кормили весьма пристойно — и лишь на третий раз была рыба.

Километры пути по Великой ложились под форштевень судна и исчезали под ним.

Дни сменялись днями, и вот однажды в десять утра перед моими глазами открылась Казань. Этот этап путешествия закончился. Что-то щелкнуло за спиной. Не реально, метафорически. Это ощущение сменилось догадкой, что все три вещих сна в первый день пути явились не просто так. Ибо все последующие дни сновидений не было. Ложился и просыпался. Выспавшимся, но без снов.

Возможно, в этих трех снах таится ключ, или даже несколько ключей, к последующим дверям, закрывающим мне путь. Посмотрим. Вот сейчас передо мною следующая дверь: казанская. Потом будет уржумская, потом дверь на этом самом озере с плавающими островами. Будут ли двери дальше — увидим. А пока — шагну к этой. Казанская дверь шумела на разные голоса. Нас встречала толпа народу. Опять все оттопчут… Хоть надевай кольчугу и сапоги. Ну, кольчуга пусть пока едет в багаже, а вот сапоги надену. Полуботинки плохо защищают от женских каблучков.

Нагрузился вещами, сделал самое злобное выражение лица, на которое способен, и пошел на прорыв. И протолкался к стоянке извозчиков и взял штурмом одного из них.

Вместе с ним дождался выгрузки вещей из трюма. Число мест груза не уменьшилось.

Теперь «Сары-Гюзель». Как рассказывают, сначала гостиница называлась просто «Гюзель», а желтый цвет стен впоследствии изменил название. И еще говорят, что, когда хозяин услышал новый вариант названия, он сначала злобствовал, потом смирился, потом название ему даже понравилось. Увы, это было 80 лет назад, так что некого спросить, действительно ли так было, как говорят, и что за причина заставила хозяина полюбить это новое название.

Потомки хозяина с тех пор традицию поддерживают и регулярно подновляют желтизну стен. Сколько раз я бывал в Казани — всегда здание ярко-желтое. Благо гостиницу с реки хорошо видно. Второй корпус тоже ярко-желтый, но старое здание его закрывает. Я заказывал номер именно во втором корпусе. Там на втором этаже находятся одноместные недорогие номера. На первом — двухместные или трехместные, а старый корпус переоборудован под номера для купцов, чтобы там и сам купец поместился, и его приказчики, и чтобы еще место осталось, дабы продолжить банкет в номере после ресторана. Есть и своя гостиничная кухня. Можно заказать еду в номер, можно поесть в специальном зале. А можно не заказывать, а есть по настроению. Так я и решил сделать и сообщил об этом портье. Впрочем, портье в Казани называются по-местному не так. К сожалению, этого слова я никак не могу запомнить. Услышу и вновь забуду.

Для переноски вещей в номер мне выделили аборигена, который был еще крупнее меня. Взял он мотор на одно плечо, большую лодку на другое и попер по лестнице. Я с тремя предметами — за ним. Правда, абориген был малость неуклюж и чуть не вынес стекло из двери мотором, не вписавшись в поворот. Но стекло подребезжало и не вывалилось. Вещи сложили к дверям номера и пошли за следующей партией.