– Да, сегодня. Ничего не понимаю…

Шмелев поднялся и посмотрел на часы:

– Информацию передал, пойду питаться, время подходит. Как там у тебя с Коротченко продвигается?

– Пока никак. Врач сказал, что трогать его нельзя, мол, психоз и все такое, может быть повторная попытка суицида, – махнула Лена рукой. – Но мать его прямо настаивает на моем с ним разговоре, даже странно. Вцепилась в меня и все твердит, что Максим сам этого хочет. Теперь даже не знаю, что делать. С одной стороны, информация, я прямо чувствую, именно та, которую я никак не могу найти сама. А с другой – запрет врача, понимаете? Я в тупике.

– Выжди пару дней, а потом сходи к прокурору и попроси, чтобы по своим каналам надавил на эскулапов. Другого выхода не вижу. Не думаю, что состояние Коротченко настолько критическое, что разговор с тобой, которого он сам хочет, может ему повредить. Возможно, все будет наоборот. А чтобы совесть успокоить, договорись о предварительном освидетельствовании независимым психиатром, – подсказал Шмелев уже с порога.

– Спасибо, Николай Семенович! – от души поблагодарила Лена.

Она припарковала машину в родительском дворе на своем прежнем месте, посмотрела на горящий в родных окнах свет. Никак не могла себя заставить выйти и подняться к двери, за которой прожила всю жизнь. Ей почему-то казалось, что эта встреча не принесет ничего хорошего ни ей, ни отцу.

О чем он хочет говорить? Сделает попытку объяснить, оправдаться за то, что написано в статье Деева? Расскажет наконец, что его связывало со Стрелковым и Ханом? Лена уже не была уверена, что хочет знать об этом.

Кроме того, беспокоило состояние отца. Все же он еще не совсем здоров, лучше бы ему не волноваться и вообще не испытывать чересчур сильных эмоций. Но при таком разговоре разве это возможно?

Зачем она приехала? Нужно было позвонить и отказаться. Она снова завела двигатель, собираясь все-таки уехать, но тут, как назло, в окне кухни показался отец и, конечно, увидел ее машину. Переиграть теперь уже ничего нельзя, придется подниматься.

Дверь она открыла своим ключом. Отец ждал ее в прихожей.

– Папа, зачем ты столько ходишь, тебе же нельзя, наверное?

Лицо отца было необычно бледным.

– Мне теперь почти ничего нельзя, так что, жить перестать? Проходи. Чай будешь?

– Ты, пожалуйста, хотя бы сядь, я сама налью. Вряд ли мама успела переставить посуду за то время, что я здесь не живу. Кстати, где она?

– На юбилее какой-то подруги за городом, ночевать там останется.

Они прошли в кухню. Отец тяжело опустился на табурет в углу, вытянул из кармана спортивных брюк платок, вытер лоб и шею.

– Папа, тебе лучше все же лечь. Я сделаю чай и принесу в комнату, хочешь?

– Нет, Лена, я не могу говорить лежа, а сказать обязан.

Она повернулась от посудного шкафа, откуда доставала чашки и блюдца, и попросила:

– Давай хотя бы не сегодня?

– Нет. Сегодня. У меня мало времени.

– Папа!

– Елена, все. Не будем дискутировать, разливай чай.

Она решила не возражать.

Свежезаваренный чай дымился в чашках, в вазочке благоухало персиковое варенье с миндалем. Лена села напротив отца и внимательно посмотрела ему в лицо. Оно было по-прежнему бледным, осунувшимся, даже нос, казалось, заострился. Лена постаралась прогнать мелькнувшую было мысль о том, что отцу намного хуже, чем он пытается показать. Думать об этом было невыносимо.

– Значит, так, дочь, – начал он, обняв рукой чашку. – Молчать я дальше не могу, груз на душе держать – тоже. Сейчас не перебивай меня, вопросы задашь потом.

Этот хлипкий юноша из газеты совершенно прав. Клинч, он же Кутьков Иван Борисович, был моим клиентом, как и многие его люди. Это получилось случайно, приятель попросил помочь, порекомендовал меня Кутькову. Заплатили мне столько, что обычная адвокатская ставка того времени показалась на фоне этого гонорара мелочью для телефонного автомата. Кутьков стал ко мне обращаться, когда нужна была помощь кому-то из его людей. Платил хорошо – не было смысла отказываться. Я тебе одно могу сказать: закон я не нарушал, делал все, что предписывает кодекс адвоката, и мне не стыдно. Но я хочу, чтобы ты тоже это поняла.

– А Стрелков? – не выдержала Лена, и Денис Васильевич поморщился.

– А что Стрелков? Я его сто лет знал, практически с детства. К сожалению, Валерка никогда не умел быть благодарным. Вот для него я сделал, пожалуй, слишком много. Но с тобой обсуждать это я не стану.

– Папа, ты хотел поговорить откровенно и снова начинаешь юлить и что-то скрывать.

– Я не скрываю. Если ты хочешь спросить, где деньги, которые мне платили люди Клинча, то не стесняйся. Я никогда не считал нужным выпячивать свое благосостояние и тебя учил тому же. А уж в те годы показывать это было и вовсе опасно. Часть денег лежит на счету в банке Кипра. Вторая часть ушла на покупку дома в Испании. Через пару лет мы с мамой уехали бы туда.

– Через пару лет? – Лена потрясенно смотрела на отца. – А я? Со мной вы это не собирались обсудить?

– Нет, дорогая. Ты взрослый человек, у тебя своя жизнь, а у нас – своя, та, на которую мы себе заработали. В конце концов, ты давно взрослая женщина, и мы не обязаны контролировать тебя и содержать. Квартира эта и так достанется тебе – независимо от того, уедем мы или нет. В сущности, какая разница, где мы будем жить? Ты в любой момент смогла бы к нам приехать, сейчас не советские времена, слава богу. Но диктовать нам свои условия ты просто не имеешь права.

– А я что-то вам диктую? Я просто удивляюсь тому, как вы оба сумели столько лет молчать и делать вид, что вы простые работники правоохранительной системы. – Лена почувствовала неприятный осадок в душе, как будто узнала о родителях что-то постыдное. – Я отлично понимаю все, что сказано по поводу меня. Но ты же сам утверждаешь, что я уже взрослая. Так почему вы даже не попытались обсудить это со мной? Ваш переезд в Испанию, например?

– Потому что это только наше дело, мое и мамы.

– Прекрасно! А я, значит, не имею права голоса?

– В этом вопросе – нет.

– Странная логика, папа.

– Я не хотел вмешивать тебя в нашу жизнь и в то, как мы собирались прожить ее остаток. В конечном итоге все останется тебе, я об этом позабочусь. Но сейчас, пока мы еще относительно молоды и могли бы себе что-то наконец позволить, я хотел это использовать. Мы слишком много лет жили чересчур скромно. Я должен был дать твоей матери хотя бы несколько лет беззаботной жизни.

– Понятно. – Лена встала из-за стола и пошла к выходу. – Надеюсь, у вас все получится.

– Лена, погоди. Я еще не закончил, – снова начал отец, но она не дала ему продолжить:

– Нет, папа, ты закончил. Я сделала вывод. Переживу.