За все эти дни они с Леной не сказали друг другу ни слова, кроме совсем уж необходимых, даже на кладбище сегодня ехали в гробовом молчании. Мать словно не замечала дочь, погрузившись в свое горе. За несколько дней она заметно постарела.

Андрей советовал Лене переехать домой хотя бы временно, но она отказалась. Понимала, что матери это не нужно, что в душе она считает Лену виновной во всем, что произошло. Она, конечно, не говорила этого вслух, но Лена была уверена, что придет время, и мать непременно выскажет ей все.

Нужно было выходить на работу, приниматься за дела, начинать снова как-то жить. Лена стала все больше времени проводить в прокуратуре, засиживалась до ночи, заканчивая старые дела и занимаясь новыми. И только по делу об убийстве Стрелковых ничего нового не появлялось. Лене уже казалось, что она никогда его не доведет и придется закрывать его как нераскрытое. Прокурор не давил, понимал, что ей и так сейчас нелегко, но Лена чувствовала себя обязанной найти убийц.

Звонок Иветты Коротченко оказался тем самым сигналом, с которого все началось. Она позвонила Лене в пятницу, в самом конце рабочего дня, и попросила о встрече.

– Я заканчиваю работу через полчаса. Если вам удобно, давайте встретимся у прокуратуры. Или мне куда-то подъехать?

– Нет, давайте у прокуратуры.

– Как себя чувствует Максим?

– Максима перевели в Тимкино, – деревянным голосом произнесла Иветта. – Но давайте об этом при встрече.

– Да, простите, конечно.

Лена расстроилась. Надежда на разговор с Максимом рухнула – в психоневрологический интернат в Тимкине постороннему человеку попасть совершенно невозможно.

Мать Максима ждала ее на скамейке в сквере. За то время, что они не виделись, Иветта Генриховна изменилась до такой степени, что Лена даже удивилась. Ухоженная, холеная и высокомерная дама превратилась в ссутулившуюся, поседевшую женщину неопределенного возраста, у которой трясутся руки и то и дело подергиваются то веко, то щека. К Лене Иветта кинулась как к самому близкому чело– веку:

– Ох, Елена Денисовна, как же я вас жду!

– Что-то еще случилось? Вы себя нормально чувствуете?

– Я?.. Да-да, со мной все в порядке. Давайте пройдемся, вечер какой хороший…

Лена кивнула:

– Да, давайте. Вы мне скажите, как вышло, что Максима определили даже не в стационар, а сразу в Тимкино?

– Он, Елена Денисовна, сам для этого все сделал, потому и так. Но я думаю, что так даже лучше. Побудет там, подумает, может, и легче ему станет. А я пока домик там куплю, буду рядом с ним. Но сейчас не об этом речь. Еще в больнице Максим кое-что для вас оставил. Уж не знаю, поможет или нет, но я не могу нарушить обещание. Он очень просил, чтобы я вам отдала это, сказал, что вы разберетесь, что делать. – Иветта Генриховна порылась в сумке и достала оттуда крошечный диктофон. – Вот. Он несколько ночей что-то бормотал, записывал, а потом отдал мне и просил, чтобы я как можно скорее передала.

Лена повертела диктофон в руке.

– А вы слушали эти записи?

– Нет, что вы! – Коротченко испуганно замахала руками. – Максим сказал, чтобы я даже не думала, потому что, мол, есть вещи, которых вообще знать не надо. Да я и сама так считаю. Ведь это из-за этого Максим таким сделался… – Она всхлипнула. – Но я не сдамся, я его вылечу и заберу домой, просто нужно время.

Она сказала это с такой уверенностью, что Лена поняла: мать пересмотрела свою жизнь и теперь сделает все, чтобы единственный сын был рядом с ней, пусть и не совсем здоровый. Для этого всего-то и понадобилось, чтобы умерла женщина, которую Максим любил.

– Спасибо, Иветта Генриховна. Если понадобится моя помощь, обязательно звоните.

– И вам спасибо, Елена Денисовна, за то, что помогли мне сына вернуть.

Коротченко остановилась, крепко пожала Лене руку, а потом резко повернулась и пошла в сторону трамвайной остановки. Лена сжимала в руке диктофон и смотрела ей вслед, пока сгорбленная фигура не скрылась за углом здания.

Из коричневой тетради Николая Шмелева

Свалившиеся на голову Гарика власть и сила наложили отпечаток на его личную жизнь. Передвигаться по городу в одиночку или просто с семьей он теперь не мог – это было опасно, слишком многим людям он перешел дорогу. Поэтому его всегда сопровождали четверо крепких парней. Еще двоих таких же он приставил к Светлане и маленькой дочке.

Дочь свою Гарик обожал, никогда не звал по имени. Похоже, мало кто в его окружении знал настоящее имя девочки. Все называли ее только Принцессой. Крошечная кудрявая – в мать – девчушка была для Гарика всем. С ней первой он здоровался, возвращаясь домой, ей читал сказки на ночь. По утрам первым входил в детскую, чтобы раньше жены и няни увидеть это чуть вытянутое личико с огромными карими глазами. Ей только исполнился год, а Гарик уже задумывался над тем, что со временем нужно увезти дочь из этой дикой страны, живущей по законам военного времени.

Сделать этого он не успел. Принцессе исполнилось два, когда Гарика и его охранников взорвали прямо в «Мерседесе». Тех, кто смог выбраться, в том числе и самого Хана, прошили автоматные очереди. Некогда могущественный Хан в длинном белом пальто лежал в грязной луже возле одной из своих автозаправок.

На этом его правление закончилось, а все, что у него было, перешло к жене. Светлана, сперва растерявшаяся и испуганная, постепенно взяла себя в руки и попробовала вести бизнес мужа самостоятельно.

Разумеется, охотников отщипнуть от такого огромного пирога оказалось великое множество. Светлана пыталась договариваться, но ее никто не воспринимал всерьез – на женщину смотрели как на кусок мяса, не более. За пару лет она потеряла практически все, хотя рядом постоянно находился любовник, проявившийся через полгода после смерти Гарика.

На единственную автостоянку в центре, которая теперь принадлежала ей, положил глаз бизнесмен Фролкин. Он собирался выкупить у вдовы этот участок, но назвал сумму настолько смехотворную, что Светлана решительно отказалась от сделки. Фролкин предпринял еще пару попыток договориться, Светлана уперлась, и это стоило ей жизни. Через неделю ее с пулевым отверстием нашли на дорожке у дома, где она снимала двухкомнатную квартиру: особняк за городом пришлось продать. Куда исчезла Принцесса, никто так и не узнал.

Лена закрыла тетрадь. Сопоставила даты рождения Жанны Стрелковой и дочери Хана и подумала, что не лишним будет сделать запрос в ЗАГС, там непременно должна быть запись. С запросом, понятно, придется потерпеть до утра, но теперь это не так уж долго.

Интуиция подсказывала Лене, что дочь Хана и Жанна – одна и та же женщина. А ответы на остальные ее вопросы наверняка записаны на диктофон, который лежит сейчас на краю ее стола. Теперь ей было совершенно очевидно, что именно Жанна так настойчиво искала в архиве Деева. Оставалось понять, при чем здесь Стрелков, как она вообще узнала, что не дочь ему, и кто все-таки убил их обоих.