Она схватила сумку, сунула ноги в туфли и выскочила из квартиры, словно боялась, что отец последует за ней и все-таки продолжит этот шокировавший ее разговор.

Она не помнила, как добралась до дома, как припарковала машину и дошла до подъезда. Силы покинули ее возле лавки. Она села, безвольно сложила руки на коленях, не замечая, что сумка упала и валяется прямо на асфальте.

Ей не было жаль того, что в детстве ее лишили каких-то благ, заставили жить скромно, без излишеств, хотя их семья могла себе это позволить. Но то, что родители словно бы вычеркнули ее из своей дальнейшей жизни, убило Лену. Отец даже не спросил, почему она ушла из дома и куда ушла. Это его совершенно не интересовало. Или его вполне устроила та версия, которую выдала мать?

Почему-то вдруг вспомнилось, как мама с отцом в свое время осуждали Юлькиных родителей, когда те уехали и оставили взрослую и, между прочим, замужнюю дочь здесь. Осуждали, зная, что через несколько лет сами поступят точно так же.

Нет ничего хуже лицемерия. Особенно когда лицемерят единственные родные люди на свете. Как она теперь должна себя чувствовать? Как звонить им и справляться о здоровье? Тоже лицемерить и делать вид, что ничего не произошло?

Сделав над собой усилие, Лена встала, подобрала сумку и побрела в подъезд. И только ночью, внезапно проснувшись от острой боли в сердце, она поняла, что отец снова почти ничего не сказал о Стрелкове.

Остаток ночи она провела в кухне за столом. Сварила крепкий кофе, приготовила целую гору бутербродов, взяла первую попавшуюся книгу из тех, что привезла из родительского дома, и так досидела до рассвета. Почему-то нестерпимо болело сердце – как будто в него воткнули иглу. Не стоило, наверное, кофе варить. Ничего, нужно просто молока добавить побольше, нейтрализовать вредное влияние.

Почему-то в памяти то и дело всплывал вчерашний разговор с отцом, и Лена никак не могла понять, что именно не дает ей покоя. Она прокручивала фразу за фразой, слово за словом, но так и не нашла причину, по которой не может выбросить его из головы. Часы показывали шесть, можно было отправляться в душ и собираться на работу.

Телефонный звонок застал ее на пороге ванной. Лена взяла трубку и с удивлением увидела номер отца.

– Да, папа, что-то случилось?

– Елена Денисовна Крошина? – спросил незнакомый мужской голос.

– Да. Вы кто?

– Елена Денисовна, это лейтенант Моргунов, помните меня? Мы с вами по делу о разбойном нападении на магазин недавно работали.

– Помню. Почему вы мне звоните с телефона отца? – Внутри все похолодело, но Лена старалась отогнать дурные предчувствия. Не понять было нельзя: что-то случилось, раз с отцовского номера ей звонит оперативник.

– Елена Денисовна, вы можете срочно приехать домой? С вашим отцом… – он запнулся. – С вашим отцом несчастье.

– Я буду через пятнадцать минут.

Лена бросила трубку, наскоро оделась, схватила сумку и ключи от машины и кубарем скатилась по лестнице.

Дверь в квартиру была открыта, в прихожей толпились соседи, расступившиеся при виде Лены. Моргунов вышел ей навстречу и молча поманил за собой в кабинет отца. На пороге Лена увидела Паровозникова с мрачным лицом, и ей почему-то стало немного легче.

– Ленка, держись. – Андрей не стеснялся нарушить субординацию. – Прими соболезнования.

Лена не совсем понимала, что происходит, до того момента, пока Андрей не отступил в сторону. Из-за стола, за которым работал отец, виднелись его ноги в домашних тапках, а стена над креслом была забрызгана чем-то красно-серым. Под столом небрежно валялся пистолет, подаренный отцу на пятидесятилетие коллегами.

Лена зажала рот обеими руками, чтобы не закричать вслух, но не смогла издать ни звука. Сзади подошел Андрей, крепко обнял ее за плечи, развернул к себе. Она уткнулась ему в грудь и молчала. Отца больше нет. И только теперь Лена вдруг поняла, что именно не давало ей покоя в течение всего вчерашнего разговора. Он все время говорил в прошедшем времени: «я хотел», «я мог», «я был должен». Он уже все решил вчера, перед тем как позвонить и попросить ее приехать. Он все обдумал, даже момент выбрал удачный, чтобы не напугать маму.

– Я понимаю, Ленка, тебе не до того сейчас, – Андрей поглаживал ее по спине, – но нам работать нужно. Как думаешь, у него были причины для самоубийства?

– Не знаю. Я была у него вчера, мы разговаривали. Он все время в прошедшем времени говорил, а я даже не заметила… – с трудом выговорила Лена, по-прежнему упираясь лбом в грудь Андрея.

– О чем говорили, Лена? Не мог ваш разговор?.. – Она поняла, что он имеет в виду.

– Нет. Он ничего мне об этом не сказал.

– М-да. Пойдем пока отсюда, сейчас Никитин работать будет.

Лена послушно вышла в кухню, опустилась на тот самый табурет, где вчера сидел отец, уронила голову на стол и замерла. Андрей закурил в форточку.

– Ты бы поплакала, что ли? Легче будет.

– Не могу, – процедила Лена. – Маме не звонили?

– Нет, я распорядился пока не звонить. Тебе первой.

– Правильно. Я сама должна.

Представила, как именно она будет сообщать матери новость, передернула плечами. По спине пробежал холодок. Нет, сделать это она должна все-таки сама. Осталось только собраться с силами.

– Лена, мы закончили. – Никитин вошел в кухню, снял резиновые перчатки. – Сейчас уносить будут. Хочешь проститься?

Она молча встала и пошла в кабинет, где тело отца уже упаковали в черный пакет. Опустилась на колени у того места, где находилась голова, расстегнула молнию, дотронулась рукой до холодной отцовской щеки. Правый висок, развороченный выстрелом, выглядел неумелой копией какого-то страшного грима на Хеллоуин. Она старалась не смотреть туда, но взгляд невольно тянулся к обезображенному выстрелом виску.

– Елена Денисовна. – Сзади подошел Моргунов, неловко топтался, боясь сказать что-то не то. – Елена Денисовна, пора…

– Да. Помогите мне встать, пожалуйста. – Она по-прежнему не отрывала взгляд от обезображенной головы отца. Механически оперлась о протянутую руку Моргунова, с трудом встала.

Мешок застегнули, тело погрузили на носилки, и двое молодых мужчин вынесли его из квартиры. Лена набрала в грудь воздуха и зажмурилась. В этот момент с площадки раздался истошный вой матери, не вовремя вернувшейся от подруги.

Она совершенно не помнила, как прошли похороны. Как-то так получилось, что физически она вроде присутствовала здесь, но мысли ее витали далеко. Ей казалось, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим, и она всего лишь наблюдает за всем со стороны.

На следующий день утром они с матерью вдвоем стояли у свежей могилы, заваленной цветами и венками. Большой портрет отца, укрепленный возле временного креста, выглядел каким-то режуще-праздничным, даже неуместным. Отец на фотографии улыбался и казался абсолютно счастливым. Мать дотронулась до рамки, смахнула какую-то только ей видимую пыль и вздохнула.