Исследуя стиль кадиувеу, мы сталкиваемся с рядом сложностей. Прежде всего речь идет о дуалистистическом характере культуры, который проявляется на разных уровнях, образно говоря, художник сталкивается с сотнями своих собственных отражений, идя по длинному коридору, увешанному зеркалами. Дуализм проявляется во всем последовательно: мужчина – женщина, живопись – скульптура, конкретные фигуры – абстрактные символы, угол – кривая, геометрически точный орнамент – свободный узор, горловина сосуда – выпуклая его часть, симметрия – асимметрия, линия – плоскость, кайма – центральный мотив, деталь – поле рисунка, символ – фон. Однако ряд этих оппозиций познается не сразу, все противопоставления статичны и неявны, зато сам динамичный характер творчества преодолевает дуализм: так, разные мотивы и сюжеты сначала уходят на второй план, потом вновь возникают, становятся побочными, совмещаются с центральными, сочетаются с заимствованными элементами – все это складывается в цельный образ. Несколько самостоятельных орнаментов образуют один рисунок, что напоминает структуру герба, предполагающую, что два различных изображения распределены по четырем участкам поверхности и противопоставлены по два: один напротив другого, рисунки могут быть сходными по цвету или вовсе одинаковыми.

Теперь становится понятно, почему стиль кадиувеу напоминает оформление игральных карт. Каждый карточный символ обладает двумя функциями: во-первых, он является конкретным объектом игры, во-вторых, его значение служит целям «диалога» или «соперничества» между двумя участниками, к тому же карточные образы, складываясь в колоду, должны соответствовать основной цели – самой игре. Эти принципы и объясняют особенности строения игральных карт: симметрия обусловлена функциями карты, асимметрия – символическим значением. Все противоречия были сняты, когда за основу был взят принцип симметрии, но центральная ось изображения была наклонной, что позволяло избежать любых намеков на асимметрию формы, которая соответствует законам ролевой игры, но противоречит изолированному функциональному значению образа, абсолютная симметрия дала бы противоположный результат. Здесь так же речь идет о сложной структуре, обусловленной двойственностью, различными противопоставлениями, которые, однако, перестают существовать, когда возникает еще одна оппозиция – между центральной осью изображения и самим карточным символом, фигурой.

Но, рассуждая об этом, мы выходим за рамками художественного анализа. Чтобы понять особенности принципов оформления игральных карт, не достаточно исследовать сам рисунок, прежде всего нужно узнать их непосредственное назначение. Следовательно, стоит задать себе вопрос о том, какую роль в жизни кадиувеу играет искусство?

Частично мы уже ответили на него или, скорее, местные жители сделали это за нас. Расписывая лица, индейцы стремятся подчеркнуть свое человеческое достоинство, совершают переход от неразумного животного к человеку, представителю цивилизации. Различия в стиле и композиции рисунка для разных каст призваны отражать иерархию положения в обществе. Таким образом, рисунок обретает общественно значимую роль.

Несмотря на важность этого вывода, своеобразие искусства индейцев этим не исчерпывается. Поэтому продолжим анализ общественного устройства. У племен мбайя существовало три касты, жизнь индейца была определена принадлежностью к какой-либо из них. Знать и в некоторой степени воины стремились утвердить свое превосходство. Ранние исследователи отмечали, что эти индейцы были практически парализованы страхом, как бы не нанести урон своему статусу и, что особенно важно, ни в коем случае не заключить неравный брак. Социальное расслоение грозило расколоть это общество. Добровольно или в силу необходимости каждая общественная группа стремилась к освобождению от стороннего влияния и самоизоляции, что угрожало сплоченности народа в целом. Эндогамный характер каст, а также усложнение иерархической системы подрывали возможность заключения союзов, отвечающих насущным нуждам всего общества. Только этим объясняется парадокс общества, которое испытывало такой ужас перед заключением неравных браков и продолжением рода внутри племени, что дошло до ксенофилии и «расизма наоборот» – практики усыновления врагов и чужеземцев.

Вот почему на границе обширной территории, контролируемой племенами мбайя, и на северо-востоке, и на юго-западе, вопреки огромному расстоянию, можно встретить практически одинаковые формы социальной организации. Племена гуана в Центральном Парагвае и бороро в Мату-Гросу имели схожее с индейцами мбайя иерархическое строение общества: они были и остаются разделенными на три касты, хотя, видимо, в прошлом существовали и другие социальные градации. Эти классы эндогамны и кастовая принадлежность обусловлена наследственностью. Что касается угрозы раскола, о которой я уже говорил, то в обоих случаях она отчасти компенсировалась вертикальным делением на две большие группы, причем в случае бороро это деление перечеркивало классовую принадлежность. Если членам разных классов было запрещено заключать брачный союз, то групповое деление общества предписывало, чтобы мужчина из одной группы был обязан жениться на женщине из другой группы и наоборот. Таким образом, асимметрия классового общества была уравновешена системой социальных групп.

Является ли единой системой подобная социальная организация с тремя классами, находящимися в строго иерархических отношениях, и двумя общественными группами? Пожалуй, да. Но стоит ли говорить об одном из типов социальной дифференциации как о более древнем и поэтому основном? На сегодняшний день недостаточно аргументов ни в пользу классового деления, ни в пользу группового.

Но нас прежде всего интересует другая проблема. Как бы кратко я ни описал социальную структуру гуана и бороро (я остановлюсь на этом подробнее, когда речь пойдет о моем путешествии к этим племенам), ясно одно: принципы изобразительного искусства кадиувеу соотносятся с общественной организацией индейцев. В обоих случаях мы имеем дело с двойным противопоставлением. Во-первых, это оппозиция классовой системы и групповой: троичной и двоичной, симметричной и асимметричной, во-вторых, оппозиция мотивированных социальных отношений, основанных на иерархии, и немотивированных, обусловленных иными принципами. Следуя методу оппозиций, можно говорить о делении разных социальных типов еще на две подгруппы: с выраженным противопоставлением или без. Подобно тому, как на гербовом поле, разделенном на части прямыми линиями, друг с другом соединены разные образы, так и в общественном устройстве определение социальных типов может происходить по вертикали, по горизонтали, по диагонали к левому нижнему краю, по диагонали же к правому углу.

Достаточно рассмотреть общественное устройство одной из деревень бороро (что будет сделано далее), чтобы установить параллели между социальной организацией и структурой рисунка кадиувеу.

Похоже, что, столкнувшись с определенными противоречиями общественного устройства, гуана и бороро смогли разрешить проблему методами социальной реорганизации. Возможно, в этих племенах уже существовала дифференциация общества на группы, прежде чем они оказались под влиянием мбайя; возможно, они сами пришли к такой социальной структуре в ходе истории или заимствовали ряд принципов у других племен, поскольку в провинциальных районах высокомерие знатных индейцев проявлялось в меньшей степени; существуют и другие гипотезы. Тем не менее у племен мбайя существовал только один метод социальной дифференциации, то ли потому, что они не знали о другой типологии (что маловероятно), то ли потому, что принять деление на общественные группы им мешал их фанатизм. Таким образом, им не удалось разрешить противоречия общественного устройства или, по крайней мере, сделать их менее явными и губительными с помощью искусственно созданных институтов. Однако средство, которое излечило бы их общество, у них отсутствовало, и они не могли найти его на социальном уровне, что подспудно продолжало их тревожить. Поскольку они были не в состоянии объективно осознать ситуацию, то начали грезить. Причем не в прямой форме, тогда они столкнулись бы с собственными предубеждениями, а в, казалось бы, безобидной – в форме изобразительного искусства. Если анализ верен, то можно понять загадочную притягательность и безосновательную, на первый взгляд, сложность графики кадиувеу, как отражающую образ их общества, с неутоленной страстью стремящегося в символической форме обрести те институты, которые оно могло бы иметь, если бы его интересы и суеверия не препятствовали этому. Велико очарование этой культуры, где королевы расписывают свои лица и тела, отражая в элементах орнамента мечты о золотом веке, которого им не дано познать. И сами они, когда стоят перед нами обнаженными, исполнены той же непостижимой тайны золотого века, что и их нагие тела.