Значит, мотив. Айше прекрасно понимала, что за три дня выяснено так мало, что реальный мотив, скорее всего, нигде не обнаружился. Хотя… кто знает?

Дамы говорили много, сообщали мало; выгораживали себя и обвиняли подруг; каждый факт в их занимательных историях следовало проверять, как минимум сопоставляя их рассказы. Айше провела не один час, вновь и вновь выслушивая их откровения, и сейчас ей казалось, что кое-что она может считать доказанным.

Например, госпожа Филиз. Полная, обтянутая брюками дама, обвиненная в краже браслета. У нее просматривается весьма убедительный мотив, разве нет?

Элиф сказала, что Филиз просила у нее в долг крупную сумму. Очень крупную. Она даже не назвала ее, а предварительно прощупала почву. На предмет принципиального согласия. Мол, ей очень нужны деньги. Прямо сейчас. Срочно. Потом расскажет– зачем. Только ей одной и не по телефону.

Хороший ход. После этого почти каждая женщина, поддавшись любопытству и купившись на обещание откровенности, к тому же эксклюзивной, моментально выложит все о своем материальном положении. А если и не все, то достаточно, чтобы сделать вывод: даст деньги или не даст.

«Сколько тебе нужно?» – спросит та, у которой полно денег в банке и кошельке и которую не контролирует любящий муж.

«Сколько тебе нужно?» – спросит та, у которой есть возможность распоряжаться хоть какими-то деньгами. Теми, что выдает ей на хозяйство и булавки любящий муж. Которого можно и не посвящать в дела подруги.

«Сколько тебе нужно?» – спросит та, у которой почти ничего нет и которая экономит на парикмахере и покупает самые дешевые прокладки и колготки, чтобы побаловать вкусной едой любимого мужа. Все равно спросит: вдруг требуемая сумма невелика и ее можно раздобыть, сэкономив в кои-то веки на тех же ужинах для любимого мужа?

«Сколько тебе нужно?» – спросит та, которая вовсе не намерена никому ничего давать и которой этот вопрос нужен лишь для демонстрации несуществующих благих намерений и для мотивированного отказа. Нет, столько не могу – откуда? Вот если бы полстолько, то может быть… да и то…

«Сколько тебе нужно?» – спросит… да любая спросит! Любая нормальная и даже не совсем нормальная женщина.

Элиф не была исключением. Она была воплощением среднего арифметического всех турецких женщин и, конечно же, закинула крючок примитивного вопроса. Но ничего на него не поймала. Кроме расплывчатого «очень много» с полным надежды уточнением «больше тысячи долларов». Элиф удивленно ахнула, утратив тем самым право на эксклюзивную откровенность и лишив Филиз обнадеживающей финансовой перспективы.

– Я уверена, что Лили дала ей деньги или обещала дать, – твердила золовка, когда Кемаль привез ее в субботу «посидеть с больной Айше».

Элиф никогда не была исключением. Ни из какого правила.

Она была само это правило, воплощенное чувство меры.

Она была настолько обыкновенна, что Айше, отнюдь не стремящаяся в последние годы выходить вон ни из какого ряда, казалась себе на ее фоне этакой любительницей недозволенного и большой оригиналкой.

Элиф не носила ни слишком длинных, ни слишком коротких юбок; Элиф не стриглась коротко и не позволяла волосам дорасти даже до плеч; Элиф не была ни худой, ни толстой, ни умной, ни глупой; она неплохо, но не блестяще пела и танцевала; она хорошо, но без особых изысков готовила; она любила… а что, собственно, она любила?

Все в меру: спокойную, обычную жизнь, какие-то сериалы, наверное, мужа и почти наверняка сына и брата. Хорошую, не слишком модную, но и не далеко отставшую от моды одежду; может быть, своих подруг и почти наверняка ежемесячные посиделки с ними. И существующий порядок вещей. В котором благополучно уживались ее сериалы, походы по магазинам, регулярные золотые дни, визиты родственников и не слишком любимая невестка.

И неприязнь к Айше тоже была в ней не очень сильной, не определяющей ее поступков и не толкающей ее на интриги и безрассудства вроде истерик, ложных обвинений или мечты о разводе брата. Все это нарушало бы существующий порядок вещей.

А сама Айше, в принципе, была его частью, какой бы она ни была.

И бросить все дела, чтобы «посидеть с заболевшей невесткой», было вполне в духе Элиф и соответствовало правилам. Это хорошо и благопристойно звучало: «Я навещала больную родственницу». Тем более что родственница больна не смертельно, и никаких жертв от посетителей не потребуется.

А сейчас к тому же ей был жизненно необходим слушатель. И на его роль идеально подходила Айше, потому что была участницей событий – но не одной из подруг-подозреваемых, потому что была женой Кемаля и, следовательно, приближенной к недоступной прочим информации. Потому что была вовлечена в историю с самого начала и могла засвидетельствовать проницательность и житейскую мудрость первой заподозрившей неладное Элиф.

– Я же говорила! – произнесла она, едва закутанная в кофту Айше открыла ей дверь. – Слава богу, что вы меня послушались! Ты видела, кто подсыпал ей яд? Если не хочешь – не говори, хотя мне-то могла бы и сказать. Если бы не я, никто бы ничего не заподозрил! Я так и этому сыщику сказала. Почему, кстати, Кемаль сам меня не допрашивал? Прислали какого-то… он и не слушал толком. И так неудачно вышло: только мы разговор закончили, Кемаль приехал, я не смогла даже никому позвонить, он еще куда-то торопился…

Еще бы ты смогла! Айше подавала тапочки и вставляла междометия, стараясь, чтобы они не показались неодобрительными. Небось, Кемаль специально просил, чтобы отправленный к его сестре детектив не спускал с нее глаз и дождался его прихода. Сдал бы, так сказать, с рук на руки. Чтобы та не смогла обзвонить всех, кого не надо. Теперь это обязанность Айше – не подпускать золовку к телефону. Желательно не в открытую.

– Проходи в кабинет, абла, там теплее. Я только чайник поставлю и телефон захвачу: Кемаль обещал звонить.

Положив возле себя вожделенную трубку, она несколько успокоилась: часть задания выполнена. Теперь надо было вытянуть из Элиф как можно больше сведений. В частности: кто, когда, где с кем познакомился, кто кого за что не любил, кто с кем общался постоянно, кто, в конце концов, мог, по ее мнению, за что-то не любить Лили. А ведь часть этих вопросов ей уже задавалась, жаль, что тогда ни Айше, ни Кемаль не придавали значения ответам.

«За что пять милейших людей ненавидели Роджера», – вспомнила Айше название главы из «Смерти под парусом». Того самого, упомянутого ею на золотом дне классического детектива. Все-таки классика есть классика: пять – это вам не одиннадцать. Хотя… да, «Тринадцать за столом» тоже существует.

– …я тебя спрашиваю?! Не могла же ты вообще ничего не заметить! Не зря же ты туда ходила! Ты меня не слушаешь? – возмущенная интонация подхватывала и приподнимала концы фраз. Черт! Главное – не отвлекаться и не сердить ее. Айше решила поэксплуатировать свой некстати приключившийся, но кстати приходящийся сейчас грипп:

– Ох, абла, прости ради бога, так плохо себя чувствую, нос заложен, горло болит (как бы приплести сюда не все слушающие уши?), голова тяжелая, ничего не соображаю. Что ты спросила?