Таким образом, Пикте выступал ярым противником Революции и ее распространения, агитировал министров Екатерины действовать, раскрывая «планы» французских революционеров относительно России. Сторонник восстановления монархии изображал Россию как последний европейский бастион Просвещения на пути разрушительного революционного потока. Отметим, что, хотя концепция просвещенного деспотизма как часть «миражных» представлений о России для монархистов сохраняла свою актуальность, однако сами идеи Просвещения, поборниками которых считали себя революционеры, объявлялись основой «нового варварства» и отвергались.

Тем временем обострение польского вопроса создавало почву для очередных обвинений в адрес русского двора, а следующий политический переворот в Париже, казалось, внесет новые коррективы в повестку дня. Девятое термидора II года (27 июля 1794 г.) ознаменовало окончание наиболее утопической и жесткой фазы Революции. Последствия Термидора, разработка новой конституции и роспуск Конвента, переход власти к Директории, относительное усиление влияния роялистов - все эти изменения во внутриполитической жизни оказали влияние и на внешнюю политику Франции. Печать термидорианского периода пестрела статьями о России, а в Конвенте наметилась острая полемика по международным проблемам[486]. Она была спровоцирована неопределенностью среди самих термидорианцев и неустойчивостью исполнительной власти в условиях социально-экономических кризисов, вооруженных восстаний, сотрясавших Париж в 1795 г. По словам историка Б. Бачко: «“Термидорианцы” не располагали никаким политическим проектом ни 9 термидора, ни в первые месяцы после этой “памятной революции”. Последовательное развитие проблем, с которыми приходилось сталкиваться “термидорианцам”, навязывало им определенную логику политических действий. Каждое новое временное решение влекло за собой новые ситуации, из которых им приходилось искать выход»[487]. Одной из таких проблем была проблема отношения к России.

Отношение термидорианских лидеров к Российской империи определялось, в первую очередь, новыми дипломатическими задачами. Весной 1795 г., накануне заключения мирного договора с Пруссией, в Париже не прекращались споры о роли России в создании нового политического ландшафта. Многим наблюдателям во Франции опасность, исходящая с Севера Европы, по-прежнему казалась реальной. Если внешняя политика жирондистов, а затем якобинцев была пронизана идеями мессианства, и Конвент обещал братскую помощь всем народам, «которые захотят вернуть свою свободу», то после Термидора откровенно корыстный характер войны сулил возможность примирения сторон на основе компромисса[488]. В 1795 г. многие европейские страны вели переговоры с Республикой о мире, в начале апреля был подписан Базельский мир с Пруссией, в мае был достигнут мир с Голландией, а в июле - с Испанией. Переговоры с Англией и Австрией продолжались довольно долго, но успехом не увенчались. Все слышнее становились голоса тех, кто выступал за движение Франции к «естественным границам» по Рейну, Альпам и Пиренеям. Пристально наблюдая за третьим разделом Польши, усилившим русские позиции, французские публицисты настойчиво стали выдвигать новую идею - «противопоставить Россию дворам Вены и Берлина», дабы восстановить нарушенный баланс сил. При этом Рейн, как естественная граница Франции, должен был стать рубежом между нею и германскими государствами[489].

Россия же в 1795 г. вовсе не была заинтересована в установлении отношений с республиканской Францией. Победы молодой республики не меняли отношения Екатерины II к «цареубийцам». Императрица возлагала большие надежды на то, что внутриполитический процесс во Франции приведет в итоге к восстановлению монархии и без российского вмешательства. По-прежнему избегая прямого военного участия, она оказывала французским эмигрантам материальную и дипломатическую поддержку. Такое отношение к событиям во Франции вовсе не означало примирения с новым режимом и восстановления отношений, хотя осторожные попытки сближения имели место[490].

В феврале 1795 г., когда новости о третьем разделе Польши (договор между Австрией и Россией был подписан 3 января) уже распространялись по Европе, анонимная записка, составленная секретным агентом, поступила на имя комиссара по иностранным делам. В записке предлагалось новое решение старой проблемы на Востоке. Автор записки сообщал о том, что после исчезновения самостоятельной Польши для успеха в борьбе с российским господством на украинских землях и в Причерноморье, нужно полагаться на казаков Украины, ведь еще недавно бывшая свободной «нация казаков», не забыла еще о своем прежнем состоянии. Если удастся поднять восстание на Украине, то «это сыграет огромную, если не главную роль в деле освобождения всех славянских наций, что стонут под московским ярмом», - делал смелое заключение автор[491].

В контексте польской политики революционной Франции проясняется и позиция Парижа по отношению к действиям России. Своеобразным итогом размышлений французской политической элиты о Польше и о роли России в судьбе этого государства, является сочинение Ж.-Ф. Гарран де Кулона (Гарран-Кулона) «Политические изыскания о прежнем и современном состояниях Польши, применительно к ее последней революции» (1795 г.)[492].