Шрифт:
Интервал:
Закладка:
7. Силлур, безусловно, подставил Землю. Сознательно и цинично. Те создания, которых в России называли сквирлами, по словам Леи, были на Силлуре чем-то вроде домашних животных и при хорошей дрессировке защищали своих хозяев не хуже сторожевых собак. Вот только их не разрешалось раскармливать частным гражданам до состояния, известного Владимиру под названием исполинский сквирл. Для этого, к слову, их просто нельзя было кормить мясной пищей, если же сквирл случайно отведал мясного — они, по словам Леи, порой воруют со столов, не хуже наших кошек, — то во избежание трансформации его надо просто продержать около земной недели в комнате без зеркал. Собачьи сквирлы превращаются в лошадиных лишь в стае или будучи окруженными имитирующими ее зеркалами.
8. На Анданоре очень красивая луна и фантастическое небо. Лея мечтает когда-либо вернуться на родину.
9. Лея отлично понимает, что на их след может выйти как Сопротивление, так и ее коллеги из оккупационного корпуса. Она, так же как и Владимир, не знает, какой из этих вариантов лучше — первый как минимум оставит вдовцом Владимира, второй также как минимум оставит вдовой ее.
Сегодня вновь готовил Владимир. Счастливые супруги теперь занимались приготовлением пищи через день — Володя оказался хозяйкой куда более искусной, чем Лея. Еще бы. На Анданоре состоятельные граждане приобретали пищу исключительно в готовом виде. На их выбор была еда из самых различных колоний, и разнообразной снеди всегда было вдоволь. Профессия повара была востребованной, и не сказать, чтоб редкой — просто анданорским мужчинам и женщинам иных специальностей не приходило в голову ее осваивать. То есть для Леи было неочевидно, что гречку перед приготовлением необходимо заливать таким огромным количеством воды, а рис, оказывается, надо промывать, перед тем как ставить на плиту. И потому офицеру захватчиков, как маленькой девочке, приходилось объяснять азы поварского ремесла, и Владимир справлялся со своей ролью столь успешно, что Лея даже заподозрила в Володе профессионального кашевара. Владимиру самому было очень забавно объяснять взрослой женщине, оказавшейся на два года старше, чем он, что каша так и будет вылезать из посудины каждый раз, без исключений, если гречневой крупы сыпать вровень с краем кастрюли. И для того чтобы этот процесс приостановить, просто не существует каких-либо хитроумных приемов или, по выражению в отчаянии наблюдавшей очередное извержение гречневого вулкана зрелой дамы, каких-либо «реагентов, способных приостановить реакцию». Володя не сердился на свою избранницу за подобную наивность, тем более что это не вводило молодоженов в убыток — покинувшая кастрюлю каша тщательно соскребалась с плиты и в следующий раз шла на гарнир. Напротив, такие трогательные моменты помогали Володе видеть свою девушку растерянной и нуждающейся в его советах и поддержке. Лее, казалось, тоже доставляло удовольствие почувствовать себя слабой женщиной, хотя в этом она не признавалась даже самой себе — ее, как, впрочем, и всех жителей ее суровой, холодной планеты, с детства учили рассчитывать только на свои силы и не позволять себе расслабляться никогда. Остающееся с от общения с Володей время Лея, в частности, посвящала изучению русского письменного. Перед началом самообучения она, окинув взором книжный шкаф Володи, недоверчиво спросила:
— Надеюсь, то, что написано во всех этих книгах, правда, в отличие от твоих видеокассет?
Владимир даже почувствовал, что краснеет, словно он был мальчишкой, у которого мать обнаружила стопку порнографических журналов. Володя даже не нашелся сразу, что ему ответить, а потому Лея, звонко рассмеявшись, сказала:
— Любимый, можешь не отвечать. Я вижу, какие вы и тут все мечтатели и поэты. Ты только скажи мне, есть у тебя хоть что-нибудь… документальное, что ли. Понимаешь, — даже с извиняющимися нотками в голосе продолжила она после краткой паузы, — я чувствую, как выдуманные истории ослабляют меня, заставляя задумываться о том, чего никогда не было, что не имеет никакого касательства к реальной жизни. Ведь у тебя есть хоть какие-нибудь документальные книги, правда?
Владимир, обрадованный тем, что Лея избавила его от необходимости доказывать ей целесообразность искусства, всерьез задумался, какие книги ей можно предложить в качестве документальных. Исторические и научные книги были написаны по-академически сухо навряд ли могли увлечь Лею. И тут его осенило — у Владимира были «Жития святых», написанные святителем Дмитрием Ростовским еще при Петре. Некоторые из них воспринимались вполне обыденно, иные поражали чудесами настолько, что люди неверующие навряд ли могли поверить, что истории подлинные. Издание было, старым, 1993 года, и, в свою очередь, было репринтным по отношению к 1904 году, когда книга была опубликована в последний, до октябрьского бунта, раз. Тринадцатитомник, купленный еще Володиной бабушкой в 90-е годы двадцатого столетия, содержал яти и прочие особенности царской орфографии, зато был безусловно увлекательным и, с точки зрения самого Владимира, совершенно достоверным повествованием. Жития святых были сгруппированы по месяцам старого стиля, в которые православная церковь вспоминала их память, и относились к разным странам и эпохам, когда приведенные в книге христианские подвижники прославились чудесами, исцелениями или просто благочестивой подвижнической жизнью. Володя не ставил перед собой целью обратить Лею в православие, но ему хотелось, чтобы она хотя бы прикоснулась к корням Володиной религии и поняла, что если он говорит ей, что он не может есть тушенку потому, что у него сейчас пост, то не следует его уговаривать съесть хотя бы ложечку.
Володя лишь один раз объяснил Лее, какая буква какой звук означает, и та без промедлений стала читать самостоятельно и через пару дней так наловчилась, что только и шуршала страницами, будто закончила курсы скорочтения. Или как если бы просто рассматривала картинки. Володя настороженно ждал вопросов, но их, как ни странно, не последовало. Лишь один раз девушка, читая о каких-то, по ее представлению, очень уж попирающих законы физического мира чудесах, недоверчиво спросила Володю, не отрываясь взглядом от текста:
— И ты действительно веришь, что все написанное тут — правда?
— Да, — отозвался Володя, думая, что сейчас и состоится с опасением ожидаемая им беседа.
Не тут-то было. Лея молча приняла к сведению ответ Владимира и продолжила чтение. Володя же старался не смотреть, как Лея читала книги, бывшие для Владимира священными. Дело в том, что она делала это в обнаженном виде, как, впрочем, и все остальное. И если Володя откровенно любовался Леей, когда та, к примеру, орудовала поварешкой, эффектно переступая точеными безупречными ножками, то когда она читала в таком виде «Жития святых», ее облик, к слову, совершенно естественный для самой Леи, казался Владимиру неуместно распаляющим. И потому Володя оставлял Лею изучать книги в одиночестве, избегая прямых взглядов на нее. Однажды, зайдя в комнату, он обнаружил свою жену сидящей над книгами в легеньких лифчике и трусиках, явно найденных ею в том же шкафу. Почувствовав его взгляд, Лея оторвалась от чтения и, подняв на Володю выразительные глаза, спросила:
— Так лучше?
— Да, — смущенно откликнулся Володя.