по три-четыре человека, мужики молча и сосредоточенно курили, словно выполняли какую-то важную обязанность. Все то и дело поглядывали на открытые двери магазина, но внутрь никто не заходил. Судя по ощутимо витавшей в воздухе напряженности и тревоге, народ ожидал каких-то неприятных событий. Что-то прослышав или почуяв, к магазину подходили все новые и новые жители поселка и присоединялись к наэлектризованной ожиданием толпе.

— Чегой-то долго они! — повысила голос одна из особо нетерпеливых баб, неизвестно что и кого имея в виду.

— Кому вечер долог, а кому и ночь коротка, — пробасил кто-то из мужиков.

Несколько баб с готовностью подхихикнули.

— Чего им теперь спешить? Бондарь только Ваську увидал, рванул на полусогнутых. Теперь, видать, по второму кругу вокруг памятника нарезает, — продолжал комментировать тот же бас.

— Памятник-то ему на кой? — не выдержала Катерина Тельминова, тяжело разворачиваясь к мужской части толпы.

— А то не знаешь? Указывает путь к коммунизму.

— А коммунизм ему на кой? — не унималась Катерина.

— Темнота. Памятник нам что обещал? При коммунизме все общее будет — и бабы, и водка, и светлое будущее. А Бондарь к нему, чтобы, значит, перспективы не терять и шибко не расстраиваться насчет своей собственности.

— Тьфу на тебя! — сплюнула Катерина. — Мой на этом светлом будущем тоже в психи попал. Сколь разов я ему долбала — нет у нас этого будущего и быть не будет.

— Не скажи, — ехидно пропела одна из баб. — Любаша так та давно уже при коммунизме пребывает.

— Чего? — развернулась к ней Катерина.

— Того. На теплом месте и в общей собственности. Василий не успел вернуться, сразу к ней в баньку насунулся.

— Видала, что ль? А не видала, напраслину не пори, — заступился за Любашу ее давишный напрасный воздыхатель зоотехник Базулин. Он нервно переминался с ноги на ногу и ни на секунду не отводил взгляда от дверей магазина.

В магазине было полутемно. Кроме Василия и Любаши там никого не было.

Любаша, то и дело поправляя прическу, то и дело сбиваясь в счете и то и дело взглядывая на Василия, складывала в его старенький рюкзак пачки чая, сигареты, спички, сахар, банки тушенки. Василий с преувеличенным вниманием рассматривал новенький карабин «Барс». Прикинул, по руке ли, осмотрел затвор и даже прицелился в светлый квадрат двери. Сунувшаяся было в этот момент в магазин не в меру любопытная бабенка присела и в полуобмороке шарахнулась прочь, широко и беззвучно разевая рот, из которого так и не выдавилось столь нужного ей сейчас для общего сочувствия крика. Тотчас сомкнувшиеся вкруг нее любопытные уловили поначалу лишь несколько бессвязных слов, из которых едва сложился смысл, что ее «чуть не застрелил… Целил прямо вот… — Ткнула себя пальцем в переносицу, — И еще лыбится бандюга». Бабы с деланой участливостью успокаивали, мужики недоверчиво переглянулись и, как по команде, посмотрели в конец улицы, откуда, по их расчетам, скоро должна была нагрянуть вызванная милиция.

— Оружие, Василий Михайлович, продам только по справке, подписанной директором и заверенной в райотделе, — серьезно сказала Любаша и снова поправила непокорную копну своих рыжих волос.

— О чем справку? — не поворачиваясь к ней, спросил Василий.

— Что вам разрешается охота на нашей территории.

— На нашей или на их?

— На нашей.

— Ну, вот видишь? — Василий наконец повернулся к Любаше.

— Чего?

— Правда, что ль, Артисту врезала?

— Я и своему законному врезала, чтобы руки не распускал.

— А раньше?

— Чего раньше?

— Раньше полное взаимопонимание, говорят, у вас было.

— У нас еще и не то наговорят. Говорят, ты за Ивана весь поселок спалить обещался. А понимания у меня еще ни с кем не было.

— Даже так?

— Даже так.

— По причине?

— По причине, что без любви понимания не бывает. А еще говорят, ты из тюрьмы сбежал.

— Точно. Покинул безо всякого сожаления.

— И прямо сюда?

— Ну.

— К ней даже не заглянул.

— К кому?

— Говорят, симпатичная.

— Про нас с тобой тоже уже много чего говорят.

— Было бы чего…

— Не было?

— Не знаю. Могло быть.

— Точно могло?

— Больно ты тогда растерялся, сосед. — Серьезное до того лицо Любаши вдруг полыхнуло озорной улыбкой. — Вроде как не с женщиной, а с шатуном нос к носу сошелся.

— Ну, с шатуном бы я не растерялся.

— А с женщиной?

— Это смотря с какой.

— Со мной.

— С тобой… Ты при полном вооружении находилась, а я, можно считать, врасплох. На растяжку напоролся.

— На что, на что?

— Да так… Временная деморализация.

Василий протянул Любаше какую-то бумажку.

— А вот по этой справке ты мне ствол продашь? Как я в тайгу без ствола?

Любаша начала было вчитываться в справку, но в это время у магазина резко затормозил милицейский «уазик». Через открытую дверь было видно, как из него один за другим выскочили четыре вооруженных милиционера.

— Не получается у нас с тобой разговора, обязательно какой-нибудь гад подвалит, — с чувством сказал Василий. — Исчезай куда-нибудь. Сейчас тут такое начнется…

— А ты меня в заложницы возьми.

— Чего?

— Взамен требуй пять миллионов и транспорт.

— Сколько?!

— Не стою, думаешь?

— Я бы больше дал, а они — вряд ли.

В это время раздался голос одного из представителей власти: — Гражданин Боковиков, выходите с поднятыми руками и без сопротивления. В случае сопротивления применим силу вплоть до оружия.

— Это мы сейчас еще поглядим, — сказала Любаша и вышла из-за прилавка.

Василий попытался остановить ее, но, нечаянно прикоснувшись рукой к высокой груди, невольно посторонился. Во всей своей красе Любаша нарисовалась в дверях магазина.

— Значит, это… Близко не приближаться. Тут у нас растяжка, а я в заложниках. В заложницах. Полезет кто, сами на себя тогда пеняйте. Хоронить нечего будет. Экспертиза понадобится, чтобы разобрать, кто из вас кто.