так Люцифер вызывается в понедельник, предпочтительно между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, или тремя и четырьмя часами ночи. Ему нужно преподнести мышь. Другие духи предпочитали хлеб, орехи или волосы с головы мага. Последнее, исходя из общих принципов магического искусства, представляется довольно опасным. Чтобы защититься от демона, ему нужно показать Великий ключ царя Соломона (Clavicula Salomonis)[124].

Есть и другие любопытные детали. В какой-то момент ритуала злой дух вызывается не только ранее названными Божественными Именами, но также и «непередаваемыми Именами Бога, Гога и Магога». Другой ритуал требует, чтобы круг окроплялся святой водой посредством «Древа благословенного Креста» то есть Креста истинного распятия. Если подразумевается настоящий Крест, то абсолютное большинство епархий, для которых писал псевдопапа, никак не сумели бы провести ритуал, и булла для них оказалась бы бесполезной. Но возможно, что это слово используется в общем смысле, и годилось бы любое распятие. Наконец, брошюра содержит «очень сильное заклинание», на все времена и над всеми духами.

Ритуалы, перечисленные в гримуаре, если относиться к ним серьезно, требуют огромного количества сил, времени, терпения и даже смелости. Проще стать святым, чем адептом магии в соответствии с требованиями подобных книг. Становиться святым, возможно, не так занимательно, поскольку речь идет всего лишь о том, чтобы совершать или не совершать определенные поступки. Но и руководства для адепта магии тоже довольно скучны. Огромная разница между истинным путем и путем извращенным состоит в разных объектах сосредоточения. Цель магических ритуалов в том, чтобы умножить силу мага, то есть усилить себя. Именно затем он должен был отрывать голову петуху и приносить в жертву агнца; заклинания способствовали только возрастанию его эгоизма, а перечисление божественных Имен были обычной литанией ради самовозвеличивания.

Наверное, было бы опрометчиво утверждать, что предписанные ритуалы ни к чему не ведут. Любой, кто был в силах произнести мессу Святого Духа без всякого черного петуха, мог бы привести себя в состояние, когда магические формулы рано или поздно вызовут видение какого-нибудь демона, которого надо ублажить мышью, дабы соблюсти требования ритуала. Если человек стремится увидеть демонов, он их увидит и будет считать, что они ему подчиняются. Только не следует забывать слова Писания: «Я видел сатану как молнию, падающую с небес», и хорошо бы еще иметь в виду, что традиция предупреждает: опасно не только совершать подобные ритуалы, но и верить в них. «Демоны, как мне представляется, — писал священник деревни Салем в Новой Англии в 1694 году, — настолько все запутали в этом деле, что теперь я совсем не понимаю, в чем заключался изначальный Божественный промысел».

Возможно, гримуары были всего лишь литературными фантазиями своего времени. Роман, как форма литературного произведения, еще не стал традицией, и вся структура Конституции папы Гонория заставляет думать, что какой-то ученый священнослужитель просто развлекался подобным образом. Во все времена появлялись аналогичные творения — будь то истории доктора Фауста, или жутковатые россказни о злодеяниях Борджиа. Четвертая поддельная книга, приписываемая Корнелию Агриппе — того же рода. Агриппа вообще не имел дела с магией, но кто-то другой вполне мог воспользоваться его авторитетом. Правда, получилось у него не очень хорошо. Но и большого практического вреда от этого творения тоже не было. Однако, учитывая очень непростые обстоятельства того времени, косвенный вред книга принесла немалый. Даже сейчас, читая описания ритуалов некромантии, трудно избавиться от крайне неприятных ощущений — заклинания «силой Востока и безмолвия ночи, священными обрядами Гекаты», ароматические, сильнодействующие зелья — все это оставляет некоторые вопросы без ответа. Истории о воскрешении мертвых и прочие подобные вовсе не остались во временах Вергилия и Апулея. Но что тут скажешь, кроме как: «Упокой их, Господи. И пусть свет Твой вечно сияет над ними».

Глава одиннадцатая. Кризис веры

Король Стюарт допускал существование ведьм, но требовал доказательств в каждом конкретном случае. Результатом стал более трезвый подход к проблеме колдовства. В Европе была еще одна страна, где разумно подходили не только к теории, но и к практике, и этой страной, как не удивительно, была Испания. Конечно, и в других странах находились умные люди, привыкшие думать перед тем как действовать, но единственной официальной организацией, которая, похоже, не разделяла общих убеждений и стремилась проверять каждое сомнительное сообщение, и не только проверять, но и гасить шквал обвинений в колдовстве, оказалась испанская инквизиция. Римская инквизиция последовала их примеру чуть позже. Но испанцы были первыми и наиболее последовательными.

Верховный суд инквизиции и его представители не получали никакой поддержки со стороны светских властей. Подозрений в колдовстве и магии в Испании возникало ничуть не меньше, чем в других странах, и энергичные действия инквизиции с допросами, пытками и кострами выглядели примерно так же, как и в Центральной Европе в начале шестнадцатого века. Ведьм преследовали в Сарагосе, в Бискайе, в Каталонии, но в 1526 году Верховный суд, вместо того, чтобы последовать инструкциям «Молота ведьм» и папской булле, начал тщательное изучение самой проблемы. Десять инквизиторов занимались изучением вопроса, и большинство из них пришли к выводу, что колдовство — реальность, а не выдумка. Они также решили, что ведьмы, если они примирились с Церковью, не должны передаваться светским властям — даже если они признаются в убийствах, поскольку такие признания могут делаться в бреду, вызванном пытками. Другое дело, если светские суды предъявляли обвинение в убийстве на основании других доказательств, с этим никто спорить не собирался. Однако следователи инквизиции не должны обращать внимание на такие преступления, не должны оказывать помощь светским судам, поскольку их задача совершенно иная. Было установлено, что признаний подсудимого, может быть и достаточно для обвинения, но при этом нет нужды привлекать отягчающие обстоятельства и выдвигать дополнительные обвинения в колдовстве. А еще инквизиторы пришли к революционному выводу о необходимости просвещения простых людей, а также признали необходимой реформацию духовенства. Поступило даже предложение помогать финансово самым бедным людям, попавшим под подозрение, дабы не подвергать их искушениям.

Конечно, понадобилось время на то, чтобы такие смелые решения претворить в жизнь, но к середине столетия кое-что начало меняться. Инквизиция настаивала на том, что все дела о колдовстве относятся только к ее юрисдикции; все приговоры по колдовским делам должны передаваться в Верховный совет инквизиции для утверждения[125]. Применение пыток ограничивалось; и, вслед за королем Яковом, вводилось требование проявлять величайшую осторожность в делах, расследовать которые не в человеческой власти. Никого нельзя арестовать по подозрению или по обвинению предполагаемых или признанных соучастников; все самооговоры должны тщательно сопоставляться