– Я не намерен вам угрожать.

Так всегда начинают, когда хотят продемонстрировать железную деву или испанские сапоги.

– Хотите посетить с экскурсией Консьержери?

– Мне больше по вкусу Музей Наполеона. Там богатая египетская коллекция.

– Любите египтян? – хмыкнул Фуше. – Я тоже. Но мы говорим не о древности. Где наша принцесса Манадана?

– Не могу знать. Но, судя по времени, уже в Лиле.

Бенкендорф вильнул, пытаясь напомнить министру полиции, что и тот – участник интриги. Штука не прошла.

– С какой стати ей быть в Лиле, если она бежит в Мюнхен? Вас видели у Нанси.

– Меня? – полковник чуть не рассмеялся. – Я сутки пил у своего приятеля переводчика Гагарина. Он подтвердит.

– О, в вашем посольстве все подтвердят! Не сомневаюсь. Но скажите мне, вы беседовали с Талейраном?

– Имел счастье встретить великого человека в салоне баронессы Лаваль.

– Великого человека? – губы Фуше саркастически скривились.

– Я говорю что-то смешное? – Шурка хорошо умел разыгрывать спесь, хотя сроду ее не испытывал. – Послушайте, меня уже два часа здесь держат! На каком основании?

– Без всякого основания, – просто ответил Фуше. – И продержат столько, сколько мне нужно, – он сделал паузу, позволяя полковнику осознать сказанное. – Мне, в сущности, дела нет до вашей актрисы. Расскажите все, что вам говорил Талейран, и я вас отпущу.

– Не помню, – честно признался Бенкендорф. – Разве можно удержать в голове поток его афоризмов? Он думает быстрее, чем я фехтую, – теперь полковник прикинулся недалеким воякой.

Но министр полиции снова не поверил ему. Или просто нуждался в сведениях о сопернике. Такой удобный случай подставить проклятого аристократа!

– Я почти уверен, что граф Перигор ведет с вашим посольством тайные переговоры.

«Почему он не схватил Нессельроде?»

– Если бы удалось поймать вас с Жорж, я предоставил бы императору доказательства. Но у нас в руках вы. Имена! Мне нужны имена!

Бенкендорфу стало ясно, что министр полиции, собрав сведения об обеих интригах, объединил их в одну. «Проклятье! С каким наслаждением он сейчас выдал бы ему Карла!» Глупость положения состояла в том, что Александр Христофорович должен был защищать ненавистного ему секретаря и молчать государевой службы ради.

– Вижу, вы надеетесь избежать наказания, уповая на дипломатический статус, – сухо сказал Фуше. – Это ложное умозаключение. Вы можете пропасть, затеряться в Париже, ведь ходите по самым злачным местам.

Шурка улыбнулся министру, как родному.

– Вы прислали за мной чиновника в посольство. И меня вели по городу чуть не под конвоем.

Фуше метнул яростный взгляд на подручных следователей. Видать, те перекланялись.

– Все надо уточнять лично! – ворчливо бросил он. – Вы не могли захватить его в пригороде? На дороге из Нанси?

Порученцы замялись. Они стали ленивы, давно не ловили мышей.

– Вы устали. Вас препроводят в камеру.

– Меня препроводят домой! – дерзко бросил полковник. – Уверен, что наш посол уже…

– Вот, пока он будет заявлять свои ноты, мы с вами и побеседуем.

* * *

Толстой действительно поднял на ноги все ведомство Талейрана. Вломиться в русское посольство – такого дипломатический этикет еще не знал! Заодно переполошили Сен-Жерменское предместье, где мадам Рекамье метала громы и молнии на голову беззаконников вроде Фуше. Даже спокойный Сен-Клу негодовал. Фрейлины обсуждали арест потенциального любовника. Можно лишить женщину невинности, но не надо лишать ее развлечений.

Молчали только маршалы, затаившись и втянув головы в плечи, ведь полковник знал кое-что такое, о чем не стоило доносить Бонапарту, а Фуше мог выбить показания…

Зато королева Голландии почла долгом пожаловаться матери, сказав, что лично обязана русскому адъютанту. Осторожная Жозефина не стала уточнять, чем именно, но вечером обратилась к императору:

– Дорогой, все говорят об аресте этого юноши из посольства…

– Поделом ему, – бросил Бонапарт. Жоржина уже проскочила французскую границу, а до самого Бенкендорфа корсиканцу не было дела. – Это тот самый негодяй, который уговорил русских моряков в Средиземном море разобрать свои корабли на щепки! Я купил воз дров! А греки на Корфу? Присягнув мне, потребовали, чтобы их никогда не заставляли воевать против России. Его греки! Я уточнял. Он командовал их батальоном. Этот паршивец – заноза в заднице!

Жозефина посчитала свою миссию выполненной и мирно заснула под трофейным балдахином. Утром ей пришлось сказать Ортанс, что император непреклонен.

И тогда храбрая Гортензия совершила невозможный для дамы шаг. Она поехала к Яне.

– Видите, я не так прекрасна, как обо мне говорят, – обратилась королева к графине, поддерживая рукой уже наметившийся живот. – Вы отдали мне возлюбленного, который предпочел бы вас. Но давайте вместе спасем друга.

Потрясенная ее благородством, высотой положения и откровенным одиночеством, Потоцкая поклялась сделать все от нее зависящее.

– Слабые женщины могут больше, чем о нас принято думать.

Поцеловав соперницу и благословив ее будущего ребенка – чего это стоило! – маленькая принцесса приказала закладывать карету.

Она ехала к Талейрану, осмелившись побеспокоить графа Перигора не у своей тетки графини Тышкевич и даже не у принцессы Курляндской, а в его собственном громадном замке в Валансэ. Яна уже бывала здесь, приглашенная самим министром, чтобы посмотреть его бесконечную коллекцию живописи.

– Прекрасные осколки мира, который был лучше и добрее нашего, – молвил старый аристократ. Он понимал, что говорит с любовницей своего побочного сына, с будущей матерью своего внука, поэтому окружил Яну самой предупредительной заботой.

Помимо воли графиня пленилась его беседой. Этот прожженный циник был кем угодно, только не скучным молчуном. Его посещали гениальные прозрения, которым он придавал форму шуток. Последний бастион старого режима в море вульгарности и всеобщего смешения.

Воспитанная на классической культуре, Яна не могла не поддаться обаянию этого все еще красивого, хищного и избалованного зверя. Грациозного, как леопард. И опасного, как удав.

В Валансэ хозяин занимался садом. Если бы они очутились в Англии, маленькая принцесса рисковала увидеть лорда в шляпе, фартуке и с секатором в руках. Но граф Перигор был выше мужицких привычек островитян. Он не возил тележку и не копался в навозе, а, помахивая рукой направо и налево, показывал целой своре садовников, что его не устраивает. Надушенные, унизанные перстнями пальцы мелькали в воздухе. Там нужен ландшафтный парк. Уберите эти старорежимные плоские газоны. Кусты-шпалеры давно устарели. Зачем нам лабиринт? Мы не в Хемптон-Корте! Пусть останутся круглые липы. Да, их он любит.