ни силу Кориолиса невидимым артиллеристам на таком расстоянии можно было не учитывать. И каждый новый выстрел ложился аккуратно в центр скопления плотов, людей и лошадей — то и дело разбрасывая по берегу новые и новые грозди орущих и визжащих ошмётков.

Часть плотов успела отплыть назад. И теперь редкие конструкции относило течением дальше на юг, к старому мосту. Где, как я знал, их готовились встретить стрелки детского «Альянса». Как и тех, кто не смог забраться на плоты и решил вернуться на энгельсский берег вплавь. Хотя, многие барахтающиеся контуженые пацаны то и дело скрывались под зеленоватыми волнами. И уже не всплывали, не в силах справиться с весом намокших ватников вместе с нашитыми элементами доспехов.

Когда на берегу не осталось никого, кроме разорванных и разбросанных трупов, а так же единичных уцелевших везунчиков, слепо ползущих в разных направлениях, мы с Егором приготовились подняться из своего укрытия.

— Болт, Скар! Доложите ситуацию! Приём! — Прокричав в рацию, я напряжённо прислушался. Сейчас всё станет ясно...

— Фаза три! Повторяю, фаза три!!! — Голос сержанта Петрова звучал чуть взволнованно, в предвкушении огневого контакта. — Затон оставил орудие и выдвинулся к своим лодкам! Как поняли? Приём!

— Начинайте мочить козлов... То есть... Вас понял! Начинаем фазу три! — Я обернулся к Егору. — Пошли!

Вскочив с места, мы рванули к пляжу, покрытому дымящимися воронками. По пути нас встретила пара ошалелых взглядов искалеченных, но ещё живых «ордынцев». Один волок за собой оторванные по колено ноги. А другой пытался запихнуть обратно сизые внутренности, выпавшие из разорванного осколком живота.

— Может хоть теперь поймёте, что к нам лучше не соваться... — Сжалившись, я всё же потратил пару патронов на то, чтобы прекратить их мучения. Совсем размяк, убийца...

Моим выстрелам вторила частая канонада с саратовского берега. Сводный отряд кадетов и «копейцев» накрыл из засады затонских гопников, когда те готовились отплыть к обстрелянному острову. Выстрелы и очереди быстро прекратились. Очевидно, дать ответного боя ленинские бандиты не успели. Может сдались? Семён говорил, что затонские, вообще, трусоваты...

— Не двигаться! — Дошагав до медленно отползающего мужика, я отпихнул с дороги одно из «тел» кадетов, приплывших сюда на лодках. Набитый тряпками обугленный мешок, одетый в рваный чёрный бушлат, отлетел в воду и начал медленно тонуть вслед за остальными чучелами, наряженными в разнообразную военную форму. — Я очень хочу тебя пристрелить. Но так уж получилось, что ты нужен нам живым, людоед паршивый...

Обернувшись, мужчина гневно уставился на меня из-под кустистых бровей. И вдруг резко оттолкнулся руками от земли и бросился мне в ноги, проявив необычайную проворность.

Оказавшись на спине, я выронил обрез винтовки и тут же получил горсть песка в глаза.

— Сука!!! — Пытаясь разглядеть противника сквозь песок и слёзы, я рефлекторно согнулся и смог вцепиться за его одежду. И тут же получил удар лбом прямо в нос. К рези в глазах добавилась острая боль в переносице.

Зато теперь я знал, где его голова. И его подбородок — в который я тут же ударил снизу коленом, резко потянув ногу на себя. А руками схватился уже не за одежду, а за бороду. Потянув густые кудри правой рукой вниз, левой я нащупал глаза противника и быстро вдавил в них пальцы.

Брызнув мне в лицо не то слюнями, не то кровью, мужик заревел как раненый медведь. И принялся колотить меня одной рукой по рёбрам, пока я лишал его зрения. Только-только зажившие трещины снова укололи в грудину. И от ударов в печень перехватило дыхание.

Но вскоре он уже не мог терпеть боль в глазницах и отпрянул в сторону, оставив у меня в руке клок своей бороды.

Спешно вытерев горящие от песка глаза, я вытащил двустволку и с силой уткнул её в пах рычащего противника:

— Замри, сука!!! — Таращась на него сквозь песок, я пытался определить — не промахнулся ли. — Ты и без хера сгодишься, падла!

С другой стороны к нему подскочил Егор и щелчком взведённого затвора прибавил к моим словам ещё немного весомости.

Противник замер. И через миг опустился на песок с поднятыми руками, продолжая хрипло стонать от боли в глазах.

Чернейшая пятница-IV

Олег уставился на телефон в моей руке, время от времени вздрагивая от позывов к кашлю.

— Брать будешь?

— Может это автоматический спам... Кредиты впаривают... Алло?

— Алё, Гошан?! Ты живой! — Это точно был не вопрос, а радостное восклицание. Александр Горюшин, бодрый рыжебородый парень лет тридцати, работавший на станции электриком, редко общался с использованием других интонаций. Он был единственный, кого не смогли вогнать в депрессию ни полгода полярной ночи, ни гнетущая теснота, ни однообразие нашего быта. «Человек-праздник», как называли его все остальные. Или просто Саня.

— Саня? Ты как? Ты где? Номер чё-то у тебя не московский...

— Я в Самаре! Если коротко, то та дамочка, про которую рассказывал, таки пригласила меня на новый год! Ну... Под ёлочку... И вот я значит, приезжаю, красивый как павлин! Даже побрился! А она дверь не открыла! А потом такое началось... Ты в столице? У вас там тоже такой же ералаш? Все как с ума посходили! Звоню по всей книжке, но никто больше трубку не берёт...

Из всех моих коллег дружелюбный и жизнерадостный Саня был единственный, кто ещё пользовался бумажной записной книжкой. И единственный, кому были интересны другие контакты коллег, помимо рабочих. В его засаленной книжечке в итоге оказались телефоны всего персонала станции.

— Нет, так получилось, что я в Саратове. Дела семейные... И, судя по тому, что ты говоришь, тут тоже самое, что и в Самаре... — Я огляделся и заметил, что при упоминании другого города интерес Лизы и Олега многократно возрос. И перевёл телефон в режим громкой связи. — Тоже все странно себя ведут. Кроме детей... И некоторых взрослых.

— О, так ты недалеко! Там ещё с другой стороны недалеко от тебя Ханыгин должен быть сейчас — в Казахстане, в Уральске. — Я вспомнил нашего мрачного техника. Здоровенный бородач был полной противоположностью легкомысленного Сани — угрюмый, неразговорчивый, но очень исполнительный. — Так это что везде теперь так? Это вообще надолго? А то у меня планы!

И коротко хохотнул. Даже в такой ситуации он находил повод для смеха.

Откашлявшись, Олег отвернулся обратно, показал на трубку и спросил одними губами:

— Это