дела Таганского районного суда города Москва. Сторонам разъяснено, что повторное обращение в суд по спору между теми же сторонами, о том же предмете и по тем же основаниям не допускается. Определение об утверждении мирового соглашения подлежит немедленному исполнению. Определение может быть обжаловано во Второй кассационный суд общей юрисдикции в течение одного месяца со дня вынесения такого определения.

Судебное заседание было закрыто, и мы с Димой и Тамарой Тимофеевной направились в Машкин кабинет, чтобы поздравить ее с удачным и мудрым завершением дела. В коридоре толпились разочарованные журналисты, лишенные жареных фактов, скандальных обвинений и прочего энергетического мусора, на котором можно подогревать интерес публики.

– Как все хорошо закончилось! – оживленно сказала Плевакина. – Я читала, что в современных реалиях мировые соглашения не особенно популярны. Интересно, почему? Это же гораздо лучше, чем воевать в судах.

– Просто у нас люди не очень-то склонны доверять друг другу, – охотно пояснил Дима. Перед Тамарой Тимофеевной он теперь тоже не пасовал. – Кроме того, в законах недостаточно стимулов для примирения, а в оппоненте каждый видит врага, с которым, как с террористом, нельзя идти на переговоры. Лишь семь процентов дел заканчиваются мировыми соглашениями в судах. И это плохая новость. Но есть и хорошая. С каждым годом их популярность растет. В России активно внедряется институт медиаторов и судебных примирителей.

– О, это люди, чья задача как раз профессионально провести переговоры и подвести стороны к компромиссу? – Плевакина засмеялась. – Толя собирается после выхода на пенсию продолжить свою юридическую карьеру именно в статусе судебного примирителя. Туда же, насколько мне известно, как раз и утверждают судей в отставке.

– Узнаю Анатолия Эммануиловича, – пробормотала Машка. – И вечный бой, покой нам только снится. А что касается малого количества мировых соглашений, то, с моей точки зрения, это происходит оттого, что до суда, как правило, доходят только те споры, в которых изначально очень высока степень конфликта и накал страстей. Если люди могут договориться, то они до суда не доходят. Зачем тратить деньги на пошлины, время и нервы? Но в данном случае я тоже рада, что так получилось. Я подумала над твоими словами, Лена, и поняла всю твою беременную мудрость. Худой мир лучше доброй ссоры. А когда за процессом следят миллионы любопытных и не всегда добрых глаз, особенно.

– Раз мы так быстро освободились, то теперь ты не отвертишься от чаепития со мной, – повернулась ко мне Плевакина. – Пойдем в кафе неподалеку. Почему-то мне кажется, что нам есть о чем поговорить.

Не найдя достойной причины для отказа, я смирилась с неизбежным. Беседуя о каких-то пустяках, мы дошли до кафе, заняли место за столиком и заказали облепиховый чай. Без пирожных, ибо у меня кусок в горло не лез от волнения.

– Лена, что происходит? – Тамара Тимофеевна сразу взяла быка за рога, поскольку женщиной слыла прямой и открытой. Психолог, как-никак. – Почему ты уже несколько месяцев избегаешь и меня, и Толю? Я понимаю, что ты на что-то сердишься, и вполне имеешь право на эти чувства, только мне бы хотелось знать их причину. Все-таки мы не чужие люди друг другу.

Я вздохнула, набирая воздух для решительного объяснения.

– Тамара Тимофеевна, насколько близко вы знакомы с доктором Эппельбаумом?

Плевакина озадаченно посмотрела на меня.

– Эппельбаумом? Очень поверхностно. Мы встречались на юбилее Бори Кулемкина из Замоскворецкого суда. Собственно, Борис нас и познакомил. А что?

– Вы знаете, что он работает в клинике «Райский плод»? Вы именно поэтому туда меня направили?

– Разумеется, я знаю, что он там работает. Он это рассказал при нашем знакомстве. Но в «Райский плод» я тебя отправила, потому что знакома с Ильей Козловским, его совладельцем и директором. Он – брат моей приятельницы. Очень приятный человек, к которому обращаются за помощью все наши знакомые, ожидающие детей. У него прекрасная современная клиника с самым лучшим в Москве диагностическим оборудованием. Но почему ты спрашиваешь?

– Раз вы хорошо знаете Козловского, то в курсе, за какое именно направление отвечает Эппельбаум?

– Он руководит одним из отделений. Это все, что я знаю, потому что видела его только раз в жизни, и, конечно же, у меня не возникало повода обсудить его работу с Илюшей. Я и Козловского-то вижу раз в год на днях рождения своей приятельницы. Я, как ты понимаешь, уже вышла из того возраста, когда приходится слишком часто обсуждать деторождение.

– Тамара Тимофеевна, а Козловский знает, где и кем я работаю?

Плевакина задумалась.

– Пожалуй, я этого не говорила, – сказала она наконец. – Как-то к слову не пришлось. Я попросила у Ильи приглядеть за тобой и найти тебе хорошего гинеколога, потому что поздняя беременность в твоем возрасте требует качественного присмотра. Деньги на первые обследования я внесла на твой депозит и была готова внести еще, если потребуется, но ты больше не пришла, и я решила, что ты решила проблему с финансированием как-то иначе.

– Точнее, ее решили за меня, – мрачно бросила я.

Облегчение, накрывшее меня от того, что Плевакины ни при чем и не имеют никакого отношения к торговле детьми, было таким сильным, что я чуть не заплакала. Правда, к этому чувству примешивался такой же огромный стыд, что я вообще заподозрила добрейшую Тамару Тимофеевну в том, что она могла специально отправить меня к Эппельбауму, чтобы «освободить» от ребенка.

Поспешно и виновато я рассказывала своей собеседнице все, что носила в себе долгие месяцы. Она слушала меня не перебивая, открыв рот от изумления.

– Лена, честное слово, если бы не твоя беременность, то я бы смертельно обиделась на то, что ты могла заподозрить нас в таком черном деле, – сказала она, когда я закончила. – Ладно я, но Толя! Неужели ты могла хоть на секунду усомниться в его кристальной честности? Нет, я списываю это на гормональный сбой в твоем организме. На тебя столько неприятностей свалилось в последнее время, что и полностью уравновешенный человек не выдержит. А уж беременная женщина – тем более. Бедная девочка, как же тебе было тяжело носить это в себе.

Эта святая женщина меня же еще и жалела.

– Тяжело, – призналась я. – Особенно оттого, что мы затеяли операцию, которая неминуемо приведет к неприятностям для всех ее участников. И мне еще невыносимо думать, что я фактически предаю вас обоих.

– Ну-ну, – Плевакина ласково похлопала меня по руке. – Если бы Толя был к этому причастен, то он заслужил бы и предательство, и наказание. Ты со своей жаждой справедливости просто не могла поступить иначе. Но теперь я беспокоюсь, сможешь ли ты без последствий выпутаться