новый понтифик остался недоволен и приказал художнику изобразить его также в облачении Льва Великого, как защитника Рима от нападения вражеских войск. Даже сегодня можно видеть двух персонажей с одинаковым профилем… Эта идея настолько понравилась Джованни, что его лицо вновь появилось на другой фреске: в следующем помещении на фоне картины «Пожар в Борго», написанной Рафаэлем, он показывается на балконе Ватиканского дворца на месте Льва IV, который одним своим появлением укротил стихию, и пламя улеглось, как об этом рассказывает легенда IX века.

В годы правления Льва X восторжествовало прославление языческой античности. По его инициативе впервые были произведены измерение и каталогизация римских развалин благодаря исследованиям, порученным, как всегда, живописцу из Урбино, настоящему любимцу двора Медичи на берегах Тибра. Молодой художник, которому едва исполнилось тридцать лет, чувствовал себя в Риме опытным маэстро. В тот момент у него не было соперников в городе. С ним не мог сравниться даже ворчун Микеланджело, только что завершивший расписывать свод Сикстинской капеллы и вернувшийся во Флоренцию.

Можно предположить, что Рафаэль также приложил руку к подготовке празднеств по случаю вступления в Рим брата папы, Джулиано Медичи, в сентябре 1513 года. Папские работники установили огромный деревянный театр на площади Капитолия, способный принять три тысячи зрителей, которые присутствовали на параде и театральных спектаклях, созданных утонченными интеллектуалами, такими как Томмазо Ингирами по прозвищу Федра[148], которые разыгрывались на латинском языке отпрысками благородных римских семейств. В течение двух дней Джованни и Джулиано наслаждались, проводя по шесть часов кряду в компании с сорока четырьмя избранными гостями под завистливые взгляды простых людей, которые могли только смотреть и удивляться изяществу и изобилию их пиршеств: двадцать две перемены блюд в сопровождении великолепной музыки и пения, драгоценные вышитые скатерти, золото и гобелены, расставленные по всему периметру площади. В Риме воцарился новый золотой век. Под триумфальной аркой из папье-маше, выстроенной по такому случаю, наверху парадной лестницы появились капитолийская волчица и колоссальная рука императора Константина, поддерживавшая огромную сферу. Нельзя было отыскать более подходящего археологического свидетельства: этот шар, в прошлом указывавший на вселенскую мощь римской империи, в данном случае напоминал о геральдической эмблеме Медичи, которую почтительно приветствовала волчица, вскормившая Ромула и Рема. За долгие столетия папы поняли, что не стоит вычеркивать из памяти языческую культуру: гораздо полезнее использовать ее для придания повышения собственного престижа. В Риме никогда ничего не пропадало понапрасну.

В полном спокойствии

«Я отправился из Милана в Рим в день 24 сентября 1513 года с Джованфранческо де Мельци, Салаи, Лоренцо и Фанфойа», – записывает Леонардо. Похоже, что по пути они сделали остановку во Флоренции: в записях да Винчи переезд делится на две части – в том, что касается расстояния и стоимости перевозки. «13 дукатов за 500 фунтов[149] отсюда до Рима: 120 миль от Флоренции до Рима, 180 миль отсюда до Флоренции». Во Флоренции художник уладил некоторые неприятности, связанные с его банковским счетом в больнице Санта-Мария-Нуова, оставил на хранение часть вещей, которые ему не понадобились бы на новом месте, а также, возможно, проверил, в каком состоянии находилась «Битва при Ажиари», продолжавшая разрушаться. Кажется, в его записях появилось несколько новых набросков, относящихся к этой незавершенной работе…

В декабре, предположительно, он прибыл на берега Тибра, где еще не затихло эхо торжественной церемонии, устроенной Джулиано Медичи. Папа предоставил в распоряжение художника апартаменты на вилле Бельведер, под защитой стен Ватикана, откуда можно было наслаждаться, насколько хватало глаз, видом на луга, простиравшиеся к северу от замка святого Ангела. Обстановка была простой и функциональной: «4 обеденных стола с трехногими табуретками», три небольших ложа, короб, восемь скамеечек для ног, три скамьи, стол для растирания красок. Все, что было нужно для рисования и, при необходимости, для занятий живописью. Вполне вероятно, что с собой у него была доска с «Джокондой», к которой он время от времени прикасался кистью…

Из окна его мастерской виднелась терраса замка, недавно превращенного в крепость, со статуей архангела Михаила, вкладывавшего меч в ножны. Таким он явился папе Григорию I Великому во время чумы в 590 году, чтобы объявить ему о Божьем прощении и конце эпидемии. У ног Леонардо простиралась зеленая равнина, замкнутая вдали холмом Пинчио, где и сегодня можно заметить остатки императорского дворца (примерно через семьдесят лет там будет воздвигнута вилла Медичи), ограничивавшего ее слева; а с севера ее ограничивала громада Монте-Марио, где через несколько лет Рафаэль построит для Льва X один из своих шедевров, виллу Мадама. Да Винчи мог чувствовать себя вполне удовлетворенным: помещение, предоставленное в его распоряжение, было не слишком просторным, однако внизу царило великое спокойствие. Вдалеке остался хаос римских улиц, заполненных толпами паломников, священников и художников, скитавшихся в поисках счастливого случая.

При этом нельзя сказать, что Леонардо чувствовал себя одиноким: при желании он мог присоединиться к экстравагантным папским придворным, любившим собираться во дворе Бельведера, огромном саду, превращенном Браманте в великолепный театр на открытом воздухе, предназначенный для состязаний или простых прогулок под убаюкивающее гармоничное журчание воды. Этот прекрасный парк, который сегодня разделен на три секции, в то время занимал один из склонов Ватиканского холма, расположившись на трех уровнях: на самом верхнем, находившемся прямо под окнами Леонардо, Браманте устроил величественную экседру[150], на которой возвышались великолепные античные статуи; чуть в стороне две лестницы, расположенные как крылья бабочки, спускались на нижний уровень, по сторонам искусственного водопада, ведущего к настоящему плацу. Здесь проводились скачки и парады швейцарских гвардейцев, которые в течение нескольких лет заботились о безопасности папы. Длинный коридор соединял виллу Бельведер с приватными апартаментами понтифика и Сикстинской капеллой (см. иллюстрацию ниже): архитектор из Марке построил самое внушительное здание, какое когда-либо видели в Риме со времен античных императоров. Вилла, которая была задумана как летняя резиденция, теперь стала частью Апостольского дворца (Ватиканского, или Папского дворца. – Пер).

Да Винчи неожиданно для себя оказался в привилегированной части ватиканских дворцов: там никто не мог его побеспокоить во время проведения экспериментов, и в то же время он не был оторван от города, куда всегда мог спуститься по необычной улиткообразной лестнице, только что построенной Браманте.

Неожиданный подарок

Кто знает, что должен был почувствовать Леонардо, когда, получив от папы свои приватные апартаменты, он внезапно очутился напротив фрески «Афинская школа» (см. иллюстрацию 30 на вкладке), написанной Рафаэлем в станце делла Сеньятура[151]. Сцена, полная перекрестных отсылок, приводившая в восхищение весь двор Льва X. На фоне величественной античной архитектуры, которая, возможно, напоминала о соборе Святого Петра, только