Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еська носом шмыгнул.
И мизинчиком пошевелил.
Отходит, значится. И хорошо, глядишь, вовсе попустит чародейство.
– Что вы так смотрите? Не вам меня судить. Я ведь тоже про вас кое-что знаю… и Фролу, думаю, интересно было бы… не верите? Правнук ваш… помнится, славный мальчик… вы успели его спрятать?
– У меня…
– Нет правнуков. Конечно. Но вы ведь успели… и сколько ему? Думаю, столько же, сколько и этим мальчишкам? Где он, Марьяна?
– Замолчи!
– Ну, вы же позволяете себе копаться в моих тайнах, так отчего бы мне не заглянуть в ваши? Он ведь тоже имеет право… точнее, при определенных условиях он будет иметь право…
– Хватит, Люциана, я поняла. Хватит… ныне особая ночь. Пей чаек… пей и поплачь. Иногда нам ничего иного не остается…
– А вы…
– И я плакала. Все плачут. В слезах нет стыда, а гордость сердце душит. Этак и задушить способна. Так что плачь Люциана… отпусти боль… и забудь. Обо всем, что было, забудь…
Дверь беззвучно открылась, всего-то на мгновенье, но хватило, чтоб я увидала что Люциану Береславовну, склонившуюся над столом, закрывшую лицо руками, что Марьяну Ивановну, которая ласково гладила боярыню по голове.
И так же беззвучно дверь и закрылась.
Мелькнуло в стене лицо Хозяина. Вот кому, стало быть, надобно спасибо сказать за разговор нынешний. Только вот не разумею я, что услышала.
Но чую – важное.
Сидели мы еще долго. Точней, сидела я, а Еська так и простоял в углу, хотя и отпускало его, но потихонечку, то палец дернется, то рука… одного разу и ухо, что вовсе было дивно. А когда колени подломилися и Еська падать начал, то я успела подхватить, уложила на лавку.
– Бестолковый ты, – сказала и по вихрам рыжим погладила. Он только глаза закрыл да усмехнулся кривовато. А может, не усмехался, муху гонял, каковая к нему любовью воспылала, не иначе.
Признаюсь, так и придремали.
Я так точно.
– Ты поглянь, Люциана, спят… – Голосок Марьяны Ивановны раздался над самой головой, и я подскочила, едва Еську на пол не скинувши. – И такие… мирные…
– Спящий студиозус для окружающих безопасен.
Люциана Береславовна была… прежнею.
Высока.
Статна.
Холодна, что сама Морана в зимнем обличье своем. И простое платье нисколько не умаляло сталой ее красоты. А небось в прежние-то времена боярыня была чудо до чего хороша.
– Что скажете в свое оправдание? – поинтересовалась Марьяна Ивановна и пальчиками щелкнула.
Тут-то Еську и отпустило.
Скрутился он.
Сполз с лавки и застонал.
– Чтоб я… когда-нибудь еще…
– Видишь, Люциана, мальчик раскаивается… глубоко раскаивается. Верно?
Еська поспешно закивал. Он стоял на четвереньках, а сил подняться не имел.
– Это мышечный спазм, Зослава. – Марьяна Ивановна на Еську глядела с умилением, будто бы не корчило его болью. – Обычное явление после длительного стазиса. Крайне неприятно, хотя в целом для организма безопасно. Мышцы размять надо. Справишься?
– Да.
Я Еську хотела поднять, но он замычал и головою качнул.
– Вот и хорошо… умница… а вы, молодой человек, в следующий раз за языком следите. А то ж этак ненароком и без него остаться можно… Зосенька, как ходить сможет, снеси его в общежитие. И с завтрашнего дня жду вас обоих. На конюшне молодой человек бывал, а вот среди целителей… тоже работы хватает.
Еська прикрыл глаза.
Верно, конюшня ему была роднее.
Еськины руки были что деревянные, такие – поди разомни. И больно ему было, но терпел, стиснувши зубы. Я ж болей не имела сил молчать.
– Что ты творишь? Она ж тебя со свету сживет…
– Всех… не сживет, – сквозь зубы простонал он. – Как-нибудь… подарю… цветы… бабы любят…
Я отвесила легкую затрещину.
Не хватало еще, чтоб он к Люциане с букетами сунулся, точно прикопает где-нибудь в садочке, а цветы евонные поверху высадит, могилку прикрываючи.
– Ты… давай… времени немного… у Марьяны пара одна… надо успеть. – Он со стоном поднялся с четверенек на колени, вцепился в край лавки.
– Что успеть?
И тут я заподозрила неладное.
– Обыскать кабинет. – Еська поднялся и руки вытянул, сжал кулаки. Разжал. Пошевелил пальцами. – Монетку дай?
– А по шее тебе не дать?
Он же ж не всерьез! Он же ж не полезет в Марьянину кабинету! Там и дверь заперта небось… и не только на ключ!
– По шее ты мне дашь, если захочешь, но позже. Сперва дело. Ох ты… на такое я не рассчитывал… но, надеюсь, и вправду скоро отойдет. – Еська крутанул головой, потянулся, и так, что косточки затрещали. – Напомни потом как-нибудь, что нельзя злить магичек… а муху, между прочим, могла бы и прогнать.
– Ты…
– Монетку, Зося, мне пальцы размять надо. И не смотри. Не для того я здоровьем жертвовал, чтобы с пустыми руками уйти… или, думаешь, мне весело было дракона пинать? Нет, весело, конечно, но драконы – твари злопамятные, а жизнь у меня одна. И я ее ценю… так что…
– Стой! – Я не позволю и ныне меня заболтать. – Ты чего творить удумал?
– Зося, – Еська хлопнул меня по плечу, – я понимаю, что ты у нас девица благоразумная. И благообразная. И вовсе далекая от преступной жизни, но… то, что происходит вокруг, ни в какие рамки не вписывается. Мы просто не можем позволить себе бездействие. А любые действия, увы, в той или иной мере незаконны… и да, я собираюсь влезть в кабинет Марьяны. Лучше бы, конечно, Люциана нас в свой потащила, но… что есть, за то и спасибо… монету!
И я протянула ему монету.
Не откроет.
Дверь-то на замок заперта.
И зачарована.
И Хозяин тут мне не станет помогать, добре, если вовсе промолчит, нас не выдаст…
– Хорошо. – Еська прокатил монету по пальцам правой руки и на левую перекинул. – Слегка подвижность утрачена, но это ерунда… в общем, действуем так. Ты сейчас идешь к той двери, – он указал на дверцу, которая из комнатушки на лестницу выводила, – и слушаешь. Если вдруг услышишь, что идет кто-то, то свистишь… только тихо. Свистеть умеешь?
– Умею.
– Вот и замечательно. А я быстренько смотрю, что интересного Марьяна Ивановна наша прячет…
– А ты…
– Зосенька, сестричка моя названая, – Еська меня приобнял и в щеку поцеловал, – ты ж помнишь, кто я? Неужто, думаешь, не учили захоронки искать? Да первым делом… так что не волнуйся…